Александр Солженицын - На изломах

Александр Солженицын

На изломах

Двучастный рассказ

1

Кто в тот год не голодал? Хоть отец и был начальник цеха, но не брал ничего никогда сверх, и никого к тому не допускал. А в семье - мать, бабушка, сестра, и Димка на 17-м году - есть-то как хочется!! Днём у станка, ночью с товарищем с лодки рыбу ловили.

А цех у отца какой? - снаряды для "катюш". На харьковском Серпе-Молоте доработались - прервать нельзя! - до того, что город уже горел, чуть к немцам не попали, уезжали под бомбёжкой - и закинулись до Волги.

Война? как будто катила она к концу, фронты уходили - но что там дальше будет? А ещё сяжок - и призыв. И уже узнав складность своего характера и ума - на весну этого, 44-го, сдал Дмитрий экстерном сверх 9-го и за 10-й класс, да "с отличием". И с сентября можно ринуться в институт. А куда? Добились с другом до такой справочной брошюрки: "ВУЗы Москвы". Ох, много названий, ещё больше - факультетов, отделений, специальностей, - а что за ними скрывается? чёрт не разберет. И - как бы решали? и - как бы решились? - но в Энергетическом, Шоссе Энтузиастов, прочли: "трёхразовое питание"! И это всё перевесило. (А по себе сам намечал: юридический? исторический?) Ну, такая в ногах легколётность - покатили!

И - приняли. Общежитие в Лефортове. Только трёхразовое - как считалось? Щи - это уже раз, уполовник пюре из гниловатой картошки - это уже два... А хлеба - 550 плохого. Значит: днём учись, уж там как, вечерами-ночами грузчиками. Заплатят папиросами - иди на рынок, меняй "дукат" на картошку. (Ну, отец помогал.)

А год двадцать шестой - уже весь заметали в армию. А год Двадцать седьмой - качался, туда ли, сюда. Но - удержался. Да кончилась война, оттого.

Война и кончилась - она и не кончилась. Объявил Сталин: теперь восстанавливать! И пошла жизнь по тем же военным рельсам, только без похоронок, а: и год, и два, и три - восстанавливать! значит - и работать, и жить, и питаться, как если б война продолжалась. Уже был на 4-м курсе, отложил себе 400 рублей - новые брюки купить, а тут - громыхнул слух: будет реформа! И - кинулись люди в сберкассы, сразу две очереди, одни сдают, другие берут, не угадаешь, как надо. И Митя Емцов - не угадал, прогорели и брюки. Но сразу и выигрыш: ни стипендии, ни зарплаты не разделили на 10, и карточек - больше нет. И на январскую стипендию накупали ржаного хлеба - в обжор, да ещё и чай с сахаром. А директор их института - была солидная, властная женщина, жена Маленкова, нахлопотала ещё и повышенных стипендий, получил и Емцов. Так он - креп.

Да креп не только от питания, и не только в учёбе. (Отбирали на атомную энергетику и на автоматику-управление авиационные - выбрал второе, ещё долго не догадываясь, что иначе б заперся на годы и годы как в тюрьме.) Креп он и на общественной, комсомольской работе.

Это приходит незаметно и не по замыслу: чего мы стОим - мы узнаём только с годами и по тому, как окружающие воспринимают нас ("нерядовой"). Все замечают, что ты по природе динамичен, что ты подаёшь самые быстрые предложения, как с чем быть коллективу; что твои мнения одерживают верх над другими. Так - садись в президиум собрания! Сделаешь доклад? Отчего бы нет? И слова в речи легко сцепливаются. Кого там поддержать, кого разоблачать? И ребята аплодируют. И за тебя голосуют. И так это гладко, само из себя: комсомольский вожак; с З-го курса - секретарь факультетский; с 5-го заместитель общеинститутского. (Но для этого уже надо быть кандидатом партии. Однако распоряжение ЦК: с 48-го года прекратить приём в партию - то есть за войну слишком много напринимали. А вот - "в виде исключения принять товарища Емцова"? На партийном собрании сидят же и фронтовики, зароптали: почему - его? почему - исключение (для щенка)? Зал - против. Но встаёт директорша, представительная, уверенная - да чья жена? кто этого не знает? и веско опускает в зал: "На то - есть соображения." И - всё. Проголосовали и фронтовики.)

А вскоре - ты ещё не кончил института, уж никакого тебе "распределения" - взяли в московский горком комсомола - замзавотделом студенческой молодёжи. (А что там в институт осталось доезживать - зачем на трамвае? позвонил в горком - и едешь на "победе"; вызываешь второй раз - и из института, уже на квартиру, не в общежитие, опять на "победе".)

Да, взветрили тебя пыхом-духом - но перед ребятами нисколько не стеснительно, потому что в том нет никакой кривины: ты ничего не добивался, не хитрил, а вот - вынесло, само. И ещё в том, что комсомольское дело честное, верное, даже священное! (Первый раз вошёл в горком комсомола - ну, как верующий в церковь, с замираньем.) И что это - бьющая живая струя нашей ослепительной общей жизни: после такой всемирной победы - и как вливаются в страну восстановительные токи! и как гремят отовсюду успехи грандиозных строек! и ты - этого часть, и направляешь своё студенческое поколение туда, в эти замыслы и в эти свершения.