Надежда Тэффи - Том 2. Карусель. Дым без огня. Неживой зверь

– Слушай. Как тебе уже должно быть известно, мы издаем журнал, приступаем к журналу, и вот на меня возложена миссия придумать журналу название. Но у меня – ты сама знаешь – такая масса дел, а название придумать – сама знаешь – сущие пустяки. Так вот я хотел, чтобы ты придумала.

– Я? Для журнала? Изволь. Назови «Звезда». По-моему, чудесно: «Звезда»!

– Нельзя! – устало сказал секретарь. – Нельзя никакую природу.

– Нельзя природу? Так бы и говорил. Тогда назови… назови «Большая Медведица». По крайней мере, оригинально.

– Нельзя никаких звезд!

– Ах, да! Ну, в таком случае назови… назови «Сириус».

– А Сириус, по-твоему, что? Собака?

Манек обиделась.

– Какой ты грубый! Незачем было меня звать, если ты намерен издеваться.

Секретарь извинился. Он был очень расстроен.

– Подожди, Манек. Давай сосредоточимся. Зачем же непременно лезть на небо? Ведь есть же предметы и на земле. Например… например…

– Булка! – печально подсказала Манек.

– Булка? Ну, ведь, сама же понимаешь, что булка не годится Неужели же ничего нет на земле, кроме булки? Ну, подумай хорошенько.

– Компресс.

– Что?

– Я не могу думать, когда ты такой бешеный. Думай сам. Я тебе не кухарка!

– Ради Бога, не сердись! Манек, дорогая, как же быть?

– Подожди! Я придумала! Позвоним к Жене. Она всегда в деревне всем лошадям имена придумывала. Так она живо! Вот увидишь.

– Ну, звони.

– 110-02! Женя, ты? Голубчик, выручи! Придумай скорее название для журнала, только без сил природы. А?

– Что она говорит? – взволновался секретарь. – Она говорит: «Звездочка».

– О, Господи!

– Она говорит: «Луч»!

– С ума сойду! С ума сссойду!

– Она говорит: «Заря».

– Дай отбой! Дай отбой! Уф!

Сели, надулись, отвернулись в разные стороны.

– Не надо было беспокоить Женечку, если тебе ничем нельзя угодить!

– Боже мой! Боже мой! – стонал секретарь. – А время все идет и идет.

– А что, если назвать «Зарница»?

– Гм… пошловато. Но все-таки хоть одно придумали. Запишу: № 1 – «Зарница».

– Видишь, ты все бранишь меня, а я же и придумала. Небось сам не мог!

– Ну, нечего, нечего! Велика важность – одно название придумала, а я обещал полтораста.

– Ну, теперь уж легче пойдет. Лиха беда – начало.

– Ну?

– Да что ты все понукаешь! Я тебе не лошадь. Выдумывай сам – теперь твоя очередь.

– Легко сказать… Гм… Какие предметы бывают на земле?.. Булка…

– Я уже говорила булку.

– Подожди, не перебивай! Булка… гроб… чулки… Тьфу! Ничто не годится! А редактор, наверное, за это время сотню придумал.

– Уж и сотню! Спроси у него по телефону.

Секретарь позвонил.

– Это вы, Андрей Петрович? Виноват, я только хотел спросить, как у вас насчет названий? Я уже придумал несколько, но до полутораста еще далеко. Может быть, у вас что-нибудь есть.

– Гм… да-м… – загудел в ответ сконфуженный бас. – У меня, конечно, есть, кое-что надумано…

– Много?

– Гм… да-м… порядочно… То есть, по правде сказать, одно.

– А какое? Не секрет?

– Извольте. Несколько, положим, экзотическое, да ведь я и не настаиваю: «Солнечное Сияние».

Сердце секретаря сжалось завистью, но вдруг он воспрянул:

– Андрей Петрович! – закричал он радостно. – Да ведь это же нельзя! Ведь это же про солнце!

Трубка около секретарского уха долго, тяжело сопела и, наконец, передала фразу:

– Н-да, пожалуй, вы и правы. Да мне, знаете ли, некогда было. Ну, а у вас что? Прочтите ваши?

– У меня не особенно много… то есть довольно мало… у меня одно.

– Негусто Но зато, может быть, хорошее.

– «Зарница»! – Что?

– У меня «Зарница». «Зарница»!

– Скажи, что я придумала, – запищала жена. – Рад чужими лаврами!

– Подожди, не мешай! Здесь серьезно, а она… Андрей Петрович! Вы слышите? «Зарница»!

Трубка гулко ухнула, вздохнула.

– Слышу, дорогой мой! И очень горюю. «Зарница» есть тоже явление природы.

Секретарь выронил трубку и посмотрел на жену с тоскою и ужасом.

Но Манек выбежала, хлопнув дверью, и уже из гостиной закричала тонко и звонко:

– Подлый хвастун! Чужими лаврами!

Кондуктора долго-культяпинской железной дороги окончательно зазнались.

Об этом печальном факте свидетельствовали все жалобные книги всех вагонов третьего класса, многочисленные протоколы и бесчисленные письма пассажиров.

Выходило, что, обращаясь вежливо с публикой первого и второго классов, кондуктора властвовали в третьем классе столь дерзновенно и жестоко, что вынести их обращение не было никакой возможности.