Сати Спивакова - Не всё

Со второго курса меня постоянно приглашали сниматься в кино на "Арменфильме", и хотя в институте на студентов, снимавшихся в кино, тогда смотрели косо и в основном это запрещалось, я всякий раз умудрялась совмещать занятия со съемками. Считалось, что священный процесс обучения нельзя мешать с вульгарным процессом кинопроизводства. Руководитель нашего курса Иосиф Михайлович Туманов отпустил меня на съемки первого моего фильма, где у меня была главная роль - случай совершенно беспрецедентный. Но этому предшествовала почти драматическая история.

Съемки начались летом, должны были завершиться в сентябре, а потом растянулись до конца декабря. В Москву приехал помощник режиссера, меня вызвали в деканат, Туманов грозно посмотрел и сказал:

- Берите академический отпуск. Вы приехали учиться, а не становиться киноартисткой. Вы пропускаете мастерство, поэтому уходите на следующий курс, к Ремезу.

Я ответила - чего мне потом не простили:

- Я поступала, Иосиф Михайлович, к вам на курс, чтобы учиться у вас. Я не хочу уходить из института, но платить неустойку киностудии тоже не могу.

Тогда Туманов взял календарь, обвел кружочками числа, в которые я должна быть на занятиях в институте (получалось через день, без выходных, но в советское время можно было спокойно сниматься в субботу-воскресенье), со словами:

- Если пропустишь хоть одно занятие по мастерству, считай, что ты отчислена.

В результате я летала только поздними вечерними рейсами в Ереван и Баку. Если бы получилась картина, подобная феллиниевской "Дороге", об этом можно было бы говорить с гордостью. Но поскольку картина получилась нулевой, гордиться особо нечем. Хотя для меня, восемнадцатилетней, это был важный этап становления.

Для меня не существовало ничего, кроме моей профессии. Никаких других чувств и интересов в жизни не было. Стиснув зубы, я сама себе доказывала, что я могу то, чего не могут другие, - и возникал тот кураж, которого мне не хватает сегодня. И мне везло. Мои самолеты ни разу не опоздали; даже когда были переполненные рейсы, я умудрялась выскакивать к пилотам на взлетную полосу, меня знали все экипажи армянских рейсов, брали в кабину, поили чаем. Я до сих пор храню подаренные карты полетов. Все летчики мечтали увидеть наконец эту картину. Я налетала тысячи километров, совершенно не уставая, и ощущала себя очень счастливым человеком. Прилетала в Москву семичасовым самолетом, добиралась до тети на Юго-Запад, вставала под душ в спящей квартире, выпивала крепчайший чай и мчалась в ГИТИС на метро. Думаю, что после съемок Туманов меня зауважал, потому что стал - единственную - называть по имени - Сато - и на "ты". И прибавлял "детка". (Обычно всех студентов Иосиф Михайлович называл исключительно по фамилии и на "вы".) После смерти Туманова за это мне досталось крепко, поскольку я значилась у него в любимчиках. Тогда-то я и ушла с курса в академический отпуск. Это совпало со съемками фильма "Ануш". Позже, вернувшись, я восстановилась, повторив третий курс, так что училась фактически лишний год.

Забавно сейчас вспоминать, но "главным" событием в моей коротенькой творческой биографии, конечно же, был этот фильм-опера по одноименной поэме классика армянской литературы Ованеса Туманяна. Для фильма пришлось выучить наизусть всю оперную партию. Помогло мое музыкальное образование.

Для любого армянина Ануш - это святое, своеобразное национальное достояние. Легенда о любви, наши армянские Ромео и Джульетта. Со стороны сюжет кажется наивным - как можно устроить эдакую драму на пустом месте? Но образ Ануш, единственной ГЕРОИНИ в национальной литературе, стал, как сейчас принято говорить, брэндом (причем это продолжается не одно десятилетие): силуэт девушки с длинными косами и кувшином на плече прочно утвердился на этикетках марочных вин, конфетных коробках, сувенирах, поздравительных открытках. Арии из "Ануш" народ распевает на свадьбах и похоронах даже в глухих горных деревнях.

Представьте, каково в двадцать лет стать экранным символом маленького народа? По правде сказать, я ничего сверхъестественного не испытывала. По окончании съемок меня угнетали три вещи: душевная пустота (чувство, что я выложилась полностью, что в фильме ничего не изменить и что это больше никогда не повторится), оглушающий шум горного водопада, на фоне которого снимали весь финальный эпизод (этот постоянный грохот падающей воды еще долго преследовал меня, как слуховая галлюцинация), и то, что на меня посыпались предложения ролей, похожих как две капли воды на девушку с косами и со слезами на глазах.