Николай Каразин - Свет во мраке

На удачу, рискуя наткнуться на неожиданную опасность, подхваченные порывами ветра, несутся во тьме крылатые искатели света…

— Вот оно!.. — крикнули разом сотни голосов.

Ослепительным зеленым блеском прорезала молния тяжелую тучу, осветив на мгновение и волнующиеся леса, и бурную пену потока, и дальние горы, и косматые кровли человеческих жилищ, прихотливым зигзагом пронеслась полнеба и треснула прямо в высокий купол сторожевой башни.

— Вот оно! — повторили свой победоносный крик мотыльки и мошки, жучки и бабочки. — Лови, хватай!

Грянул гром по горам бесконечными перекатами; скоро всё погрузилось в непроницаемый мрак, только на том месте, где стояла пораженная башня, взвился красный столб пожарного пламени и повалили густые клубы раскаленного дыма.

— Туда! туда! — ринулись на новый свет мотыльки и мошки, жучки и бабочки. — Лови, хватай! То ушло — это за то наших рук не минет!

Целые тучи крылатых, стремительно вылетая из мрака, неслись на красное зарево пожарища, задыхались в дыму, гибли в пламени; задние, не зная участи передних, сменяли своими головами головы падших.

Всё летело вперед и вперед, охваченное одною мыслью: «к свету, к свету!..».

Страшный ливень быстро загасил пожар. Потух опасный свет, опомнились уцелевшие бойцы.

— Нет, — решили они: — это уже слишком велико — не по силам! Надо искать, что поудобнее.

Тихо мерцает вдали огненная точка. Там, за толстою книгою сидит, склонившись на руку, седобородый ученый, проникая умом в глубоко сокрытые тайны мироздания; тускло мерцает его нагоревшая лампада…

— Вот это будет наше! — про-себя смекнул жук-рогач. — Хвачу-ка я, пока другие не заметили… Только бы приловчиться, да налететь с размаха…

Разлетелся рогач-панцирник… Бац!.. и замертво повалился на землю, хватившись о незримое оконное стекло.

— Сразу два! — обрадовался мотылек, заметив золотистые огоньки в чаще ветвей, в самом дупле столетнего дуба. — Ай, больно!.. помогите!

Бедняга попался в раскрытый клюв совы, соблазнившись её, светящимися во мраке, хищными глазами.

— Здесь, здесь! — засуетились бабочки и мошки… Но увы! то сквозь прорванные тучи заискрились яркие звездочки. Далеко больно!.. Не долетишь и во веки!

А тем временем стихла буря; на востоке протянулась золотая полоска утренней зари, разгоняя мрак… Встрепенулась освеженная ночною грозою природа и, глубоко вздохнув полною грудью, стала просыпаться повсюду: — и в горах, и в долинах, и в полях, и в жильях человеческих…

Румянцем загорелись вершины гор. Жидкое золото полилось по небу, а в этом золоте, гоня перед собою легкую дымку утреннего тумана, появилось лучезарное солнце.

Поиски за советом во мраке прекратились до следующей ночи.

Настал новый день, а с ним явились и новые поклонники красавицы-маргаритки.

Снова живые, веселые хоры крылатых залетали вокруг её венчика, снова толпы бескрылых заползали у её корней, жадно вглядываясь вверх, завидуя крылатым счастливцам. И видят все, что между этими последними нежданно-негаданно появился маленький, невзрачный на вид, серенький не то жучек, не то червячок, маленький, слабенький, еле-еле ползающий.

— Ты куда эхо, замарашка?! — закричали на него со всех сторон.

— А туда же, куда и вы, — отозвался незнакомец и тихо пополз к гибкому стебельку маргаритки.

Прополз, не Бог весть сколько, а уж устал, и прикорнул на отдых под одним из её листочков.

Засмеялись насекомые, стали над бедным путником подтрунивать, стали задевать его разными злыми шутками, а то и щипками…

— Не трогайте его, оставьте! — вмешался тут в дело старый паук-крестовик, выглянув из норки. — Подождите ночи! То, зачем вы гонитесь, чего так жадно ищите, то он имеет в себе самом.

— Как? У него «свет во мраке»?! — удивились те, кто слышал слова старого паука. — Ну-ка, покажи, замарашка!

Стали ждать ночи, с нетерпением уже поглядывая на пришельца. Даже маргаритка склонила свою головку и наблюдала некрасивого гостя.

Дождались, наконец.

Едва только погасли последние отблески закатившегося солнца, как ожил, отдохнул серый червячок.

Голубым, светлым ореолом окружилось его слабое тельце. Серебристый свет этого ореола достиг и до венчика маргаритки, и еще краше, еще очаровательнее показалась она всем, залитая фосфорическим светом пришельца.

— Ты — мой суженый! — пролепетала маргаритка и склонила к жучку-светлячку свою головку.

Жених был скромен и молчал, только блеск его ореола всё разгорался и разгорался, освещая теперь не только розовую звездочку невесты, но даже далеко кругом, вершка, по крайней мере, на три, вплоть до самой ромашки и полуотрепанного одуванчика.