Александр Стеклянников - Предназначение

x x x

Взгляд изнутри, со дна черных зрачков, видение "над", со стороны, в полном отрешении; рука весело, игриво, не поспевая за карандашом несет святой (для меня) бред (для других), и тот, кого изображаю, так или иначе найдет приют во мне, в мире меня... Ну, как еще сказать?.. Велика роль восставшего поперек закона, и во все времена такие (редкие) особы (весьма распространенными) особями либо не замечались, либо уничтожались. Часть игры? То, что вопрошает, в любом случае не вместит этого... Как Ты считаешь должным быть, так и будет. Изменить лишь отношение. Затем полная отдача. И далее будет видно, все яснее, как становится все яснее видна дальняя перспектива по мере восхождения на холм.

Проникновение.

Маленький Стерх стал странником. Это решение возникло спонтанно. Оно не зрело в прошлом и ничего не обещало в будущем. Лишь некое желание неизведанного в груди и стремление идти-идти-идти в ногах являлись стимулами этого решения. Удушающие заботы, невыносимые разговоры и весь багаж масок был оставлен ненужной серой грудой на полу его комнаты, лунный свет тихо подбирался к этой груде, печально улыбаясь ее обреченности. Заботы суетились по мере приближения лунного света все больше, все напряженнее, забираясь вглубь кучи, боясь, что он высветит их ненужность и иллюзорность; они испуганно перешептывались, хватаясь и прячась друг за друга. Разговоры вели напыщенные речи о своей нужности, научности и, вообще, необходимости в обыденной жизни, не подозревая, что через пару минут будут аннулированы в своей поверхностной важности потусторонностью белесого блика. Маски испуганно корчились, чувствуя, что на этот раз им никого не удастся обмануть фальшивыми гримасами и резиновыми улыбками. Вся куча этого хлама, оставшаяся без хозяина, тихо трепетала, медленно засыпая, уходя в царство дяди Морфи, может быть единственное место, где они могли бы вдруг обрести свою реальность.

А Стерх бесшумно пронесся сквозь пригород, низводя великолепие красы оливками глаз прямо в гущу своего искрящегося существа. Великолепием была луна, несущаяся вровень со Стерхом где-то там, за тучами; ее смутный лик, прозрачной бледностью своею тревоживший сны детей, плохо укрытых одеялами от этого проникающего голубого света, этот лик заглядывал в глаза Стерха, не находя там чего-то, тревожась; и он сам, переставая быть Стерхом, не находил себя в глубине блестящих глаз, где лишь ветер, восторг, и... смутный страх бились в тревожно-лихорадочном... оцепененьи (да, лишь луна может так примирять противоположности). Великолепием было живое молчание поля, обнимающее Стерха серебряными объятиями, безмолвным гулом заставляющее сознание переместиться из мира домов и машин в мир фантазии и сказок... или? Реальности?.. "Ну нет, все это игра воображения!" - стерховы мозги доставали его своей практичностью. - "Ну чтож, молодой человек. Одним экзотическим бездельником больше. Ладно-ладно, бегите. Но не промочите ноги..."

Как-то незаметно пронеслась граница пригорода и поля, где урбанизация, терпя потери, вынуждена была отступить перед натиском архаичного материнского полевого спокойствия. Ноги успокоились и дали телу отдых и возможность обрести монолитное созерцание вечно новой ночи. Стерх осторожно ступал по траве, чувствуя холодок от пропитавшей обувь и добравшейся до кожи ног росы. Он вздрогнул: неясная тень маячила справа, метрах в двадцати, выделяясь застывшим пятном или... замершим, готовым к прыжку "нечто". Стерх с усилием расслабился и отогнал неприятную дрожь в теле, ушедшую через ноги в землю. Подошел ближе. Это был сруб колодца, стоявший посреди луга, как знак человеческой власти, а проще, как признак пастбища. Он предназначался, чтобы поить в знойный день коров и лошадей. Стерх прошел мимо. Он задумался о природе ночных страхов, делающих из человека пугливого зайца, боящегося собственной тени, оживленной лунным светом, и шума собственных шагов в загадочной тишине. Вот и сейчас он ощущал этот эффект: шорох его шагов как бы раздваивался и возникало ощущение, что за ним след в след кто-то шагает. Стерх знал, что, если оглянется, то увидит лишь простор поля с кромкой леса вдали, но он не оглядывался, а шел, наслаждаясь восторгом подкатывавшего к горлу детского страха, заставляющего детей всех времен и народов искать спасения под одеялом. Эффект двойных шагов за спиной все усиливался, что было следствием приближения к периферии леса. Стерх пожалел, что он был один, и не с кем поделиться переполнявшими его чувствами.