Н Бомж - Мой Кент

Замок держался на петлях, каждая из которых была закреплена тремя шурупами. Я отвернул шурупы на петле крышки люка, снял ее, на другой петле отвернул один шуруп, соединил петли и скрепил их вместе одним шурупом. Заперев реликтовый замок на ключ, я опустил крышку люка и полюбовался проделанной работой. Никаких сомнений в том, что люк заперт на замок, не было.

Берта унесла чемоданчик и возвратилась со свернутым поролоновым матрасом. Я взял его в охапку и с некоторыми трудностями взобрался не чердак и, немного помешкав, устремился вглубь. Следом за мной поднималась Берта.

Я стоял в раздумье, куда бы приспособить матрас, как вдруг почувствовал обнимающие меня руки Берты и прижавшиеся к моей спине ее груди. Мощный заряд электрического тока пронзил меня насквозь. Сознание и способность разумно мыслить мгновенно испарились без остатка, гигантская волна незнакомого прежде мне чувства захлестнула меня. Я захлебнулся и камнем пошел к дну.

7

В солнечную погоду чердак разогревался как чайник, забытый на газовой плите, с давно выкипевшей водой.

Когда наступала ночь, я спускался вниз и, приняв необходимые меры предосторожности, отправлялся в летнюю душевую, сооруженную за домом в глубине участка. Душевая состояла из двух, сваренных встык железных бочек, выкрашенных в черный цвет и установленных на высоте примерно двух с половиной метров на каркасе, обитом вагонкой с дверью на невероятно скрипучих петлях. Вода поступала из водопровода по резиновому шлангу, который использовался также и для полива. Вода в бочках нагревалась за день так, что не успевала остыть до утра.

Я с наслаждением подставлял тело теплой воде, стараясь производить как можно меньше шума и не спуская глаз с соседнего двора, к которому примыкала душевая кабина.

Перед тем как принять душ, я часами занимался всеми видами известных мне физических упражнений, чтобы не потерять форму.

Дни были наполнены мучительно-сладостным ожиданием Берты. Когда я в запыленное оконце видел ее, отпирающую калитку, я чуть не выл волком от сознания того, что мне нельзя броситься ей навстречу и поднять ее на руки...

Иногда она оставалась на ночь. Тогда мы устраивались в большой комнате для гостей, меблированной платяным шкафом, сервантом, столом, телевизором, двумя кроватями, стоявшими у противоположных стен.

Мы сидели в темноте, пили вино и вели долгие разговоры, в которых не было места ни Юрке, ни маленькой Зиночке, находившейся в одном из самых престижных летних пансионатов, ни прошлому, ни будущему. Был один огромный мир, в котором были только мы двое, я и она.

Иногда ее подолгу не было... От нечего делать я перебирал старые книги, находившиеся в огромных черных чемоданах, числом не менее десяти, поставленных один на другой, пока не наткнулся на странную на мой взгляд книгу без переплета. Она была похожа на учебник английского языка и в то же время отличалась от этого семейства своим содержанием. Это не было даже учебником в общепринятом смысле этого слова. Скорее это был словарь, но перевод английских слов на русский осуществлялся в стихотворной форме, причем в двустишие вплеталось и английское слово и его русский перевод.

Сначала меня заинтересовал удивительно тонкий юмор стишков, тем более, что их сочинению серьезно препятствовала необходимость использовать обязательные слова. Я и сам не заметил как совершенно безо всякого усилия с моей стороны запомнил около пятидесяти слов.

Эта книжка здорово скрасила мое одиночество, а к концу моего заточения, которое длилось около полутора месяцев, я с великим удивлением заметил, что почти свободно читаю прилагаемые тексты - отрывки из всемирно известных книг Твена, Стивенсона, Диккенса, Конан-Дойля, Дефо, Э.По. Сколько же трудов стоило запомнить десять-пятнадцать слов в школе!

Старая Зина громко вздыхая, что-то бормоча себе под нос, тяжелыми шаркающими шагами обходила свое хозяйство, что-то целый день прибирала, переставляла с места на место, что-то терла, копалась во дворе и на участке, долго возилась с приготовлением пищи, восседая на инвалидной коляске, после обеда дремала на ней, потом вновь до самого ужина возилась громко вздыхая и бормоча. Очень редко она выходила куда-нибудь, по-видимому к своим подругам или в магазин, иногда подруги приходили к ней, и тогда ст. Зина устраивала чай на большой веранде с долгими разговорами. Голоса с веранды разобрать было трудно - они почти полностью заглушались ревом проносившихся по шоссе грузовиков.