Н Бомж - Мой Кент

В вагоне нам с Бертой поговорить не удалось, хоть он и не был набит битком как в пятницу вечером или в субботу, однако для подобных разговоров место было совершенно неподходящим.

Стыдно признаться, но в присутствии Берты меня охватило давно забытое чувство безмятежности.

Она сидела напротив меня излучая уверенность и спокойствие. Она жила в другом мире, похожим на корабль, управляемый ее твердой рукой по точно выверенному курсу, у всех на этом корабле была под ногами устойчивая палуба, и не было ни каких сомнений в правильности выбранного курса, а помехи в виде посторонних плавсредств, наподобие моего, никак не могли повлиять ни на скорость, ни на курс корабля. Все проблемы решались быстро, приказы выполнялись неукоснительно, команда боготворила своего капитана и всегда была готова выбросить за борт всякого, кто попытался бы выразить хоть малейшее сомнение в его действиях. А моя утлая лодчонка вертелась как сумасшедшая блоха на волнах океана, в бесплодных поисках тихой гавани.

Дом, в числе многих других, объединенных общим забором, одинаковым по высоте, но крашеным краской разного цвета, а кое-где и вовсе не крашеным, отличался от остальных тем, что смотрел на шоссе не фасадом, а двумя верандами, вернее одной, но разделенной стенкой на две неравные части и имеющей два входа. Один вход в меньшую часть веранды вел через еще одну дверь прямо на кухню, пристроенную значительно позднее основного дома. Второй - через большую часть приводил в небольшой холл, имеющий в свою очередь кроме входной еще три двери: слева - на кухню, прямо - в небольшую комнату владелицы дома и наконец третья дверь, расположенная по правую руку, вела в просторную комнату, предназначенную для гостей.

От калитки, запиравшейся на ключ, ко входам в дом вела дорожка выложенная цементной плиткой, слева от нее, на некотором расстоянии, возвышалась беседка, скрытая от посторонних глаз разросшимися кустами жасмина.

Берта вытащила из одной из сумок огромную связку ключей, которой позавидовала бы любая доисторическая ключница, открыла калитку, вошла, впустила меня, быстро, без помощи бытового компьютера, отыскала другой, велела мне подождать в беседке со скамейками высотой не ниже половины человеческого роста, так что когда я сел, мои ноги не доставали до земли, и, отперев одну из дверей веранды, вошла внутрь.

Через пятнадцать минут она вышла и кивком пригласила меня войти.

Внутри, на большой веранде, оказалась неожиданно уютно. Справа от двери ведущей внутрь дома стоял диван сталинских времен, обтянутой черной кожей и высокой спинкой, перед ним - квадратный старинный стол с точеными ножками темно-коричневого цвета, покрытый темно-вишневой тяжелой скатертью с бахромой. Вокруг стола стояли гнутые стулья, с сиденьями и спинками из плетеной соломки. Ковровая дорожка невероятной толщины вела от входной двери к внутренней. Между диваном и дверью красовалась лестница, ведущая к квадратному люку на потолке, с петель которого свисал замок неизвестной мне конструкции.

- Сиди здесь, - Берта указала на диван, - и жди.

Она вошла в дом, оставив дверь приоткрытой. Безмятежное чувство возникшее у меня в вагоне электрички, не проходило.

Из-за приоткрытой двери доносились голос звонкого лесного ручейка вперемешку с гулом водопада.

Тяжелые потоки водопада выражали гнусное предположение о наличии у ручейка любовника. Ручеек с негодованием отвергал подобные инсинуации и щебетал что-то о любви к ближнему, о недопустимости задержек взносов в Небесный Банк Добрых Дел, водопад указывал на концепцию о дороге в ад, вымощенной благими намерениями.

Наконец Берта вышла не веранду, неся в руках ночную вазу внушительных размеров, сообщив, что бабушку Зину зовут Зина Борисовна не Зинаида, а именно Зина, и указав на чердак добавила:

- Будешь жить там, только нужно сделать так, чтобы люк открывался, а замок оставался на месте запертым. - Она вновь скрылась за дверью, чтобы появиться с небольшим старинным чемоданчиком в руках. Положив его на стол, она открыла крышку: в чемоданчике был аккуратно уложен разнообразный слесарный инструмент.

Она поднялась по лестнице и отперла замок, при этом моему взору предстали ее стройные, слегка загорелые ножки до самых штанишек, белых в красный горошек. Мне стало нехорошо и я огромным усилием воли заставил себя отвести взгляд от сокровищ, которые никогда не будут моими.

Спустившись Берта присела рядом и по-видимому догадавшись в чем дело, торопливыми движениями запоздало поправила на коленях свое ситцевое платьице.