Михаил Пришвин - Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли

– Гам!

И, насторожив уши, ждет ответа. И как только я в ответ на его «гам!» кричу свое «гам!» – стремглав бросается со всей высоты штабеля, мгновенно исчезая из поля моего зрения. Но я знаю, что он делает: он бросается к стене дома под моим окном, потом становится на задние лапы и – такой дурень! – пробует передними лапами дотянуться на всю высоту до окна, превосходящую высоту его прыжка раз в десять.

Его останавливает, однако, не высота: будь лицо мое видимо, он не посмотрел бы на высоту и во что бы то ни стало попробовал бы допрыгнуть до моего носа. Его останавливает от прыжка только то, что лицо мое снизу не видно, останавливает, что исчезла самая цель действия, полученная от зрительного впечатления с высоты штабеля лесных заготовок.

А если исчезло лицо, то надо его скорей увидеть, проверить, все ли я еще стою у окна.

И он в три прыжка взлетает на высоту, всматривается, узнает, опускает уши, опять вызывает меня.

Я кричу ему: «Гам!» – и он снова бросается вниз, и опять исчезает, и опять появляется.

29 мая.

Серое теплое утро, растут и растут на деревьях листики: там дом закрылся, там забор, там березовая ветвь закрыла вид на всю слободу. Стало покойно, и не тянет больше вставать до свету и куда-то бежать ни свет ни заря. Так бывает у людей, когда невеста украдена и начинаются брачные ночи. Искать нечего, вокруг все такие же, как и сам.

В журнале «Краеведение», говорят, изругали «Родники Берендея» за неверное краеведение (!): это, конечно, влияние Смирнова, в котором я вскрыл весь яд «смиренного труженика науки». Мне это годится для анализа Алпатова, когда он стоит перед необходимостью удовлетвориться положением «маленького труженика».

Ходил в лесу с Ромкой. Налило воды везде больше, чем от вешнего снега. Везде цветут желтые цветы бубенчики (коровий напор). В ароматном весеннем золотистом цветке бубенчика таится часто жалящее насекомое, в украшенной множеством мелких цветов болотной кочке спит змея: сел – и она укусила.

Я до такой степени приблизился посредством охоты к жизни природы, что меня удивляет, зачем это писатели, не будучи даже поверхностно знакомы с жизнью природы, считают своей обязанностью описывать погоду, леса, реки, моря. Потому, наверно, и старцы, близкие к сокровенным сторонам жизни человека, с недоумением относятся даже к гениальным произведениям искусства: все эти Гамлеты, Отелло и т. д. тысячами в живом ежедневном виде бывают у них, они это просто видят и должны им помочь, им кажется бессмысленным тратить время только на изображение виденного (суета сует!).

1 июня.

Яркое июньское утро. Я работаю спокойно: теперь не боюсь больше что-нибудь пропустить, там сотворилось – теперь я творю.

К вечеру небо стало ровно серым, но дождь не пошел. Очень тепло, и воздух наполнен ароматом берез, тополей и черемухи. Урок на болоте Ромке: приучаю ложиться с ходу.

2 июня.

Цветет черемуха. Росисто-крепкое, ясное, прохладное утро. Вывелись вальдшнепы. Показались первые выводки тетеревей. Скворцы молодые летают. Исключительной красоты, роскошного спокойствия день.

Катынский рассказывал, что спугнутый вальдшнеп-самка тащит в лапах и своего маленького, взлетит и с ним опускается.

А еще: сорока заглянула в дырочку скворечника и хотела выхватить оттуда скворчонка, но не могла: отверстие мало. Так постоянно бывает.

По-видимому, селиться надо в бору, близость лесничего может вернуть меня к лесной теме.

19 июня.

Мы с Яловецким ездили искать место для осенней охоты на Дубне, выехали в девять утра и вернулись в понедельник 20-го в три дня. Наметили дер<���евню> Александровку.

Константиновская долина реки Дубны похожа на дно озера, которое давно пересохло, и люди стали пахать на том месте, где раньше плавали.

Яловецкий влюблен в эту долину, и она действительно прекрасна, и, главное, тем, что на человеческий глаз не изменяется: «В десять лет раз заметишь, заглохла где-нибудь старая ива, и больше ничего».

1 июля.

Отправлен в «Красную ниву» рассказ «Служба Пана». Закуплен провиант в Александровку. Ставлю вопрос: совсем выкинуть из головы «Кащееву цепь» до конца охоты или же понемногу заниматься и романом и Ромкой? Думаю не оставлять романа и в особую тетрадку накоплять материалы. Основная же работа – «Натаска Рома».

Меня беспокоит, что Ром, когда его приглашаешь на привязь, рычит и потом, положив свою огромную голову между передними лапами, смотрит страшными глазами с красными белками, вроде чумного. Вчера я решился было его побить, он зарычал сильней и принял положение нападающего тигра. Я схватил стоявшую под рукой лопату и отвозил его. Он забился в угол и оттуда рычал. Я очень сожалею о происшедшем, но не раскаиваюсь: а если бы он бросился на меня и укусил? Пришлось бы делать прививки и собака осталась бы без натаски. Его мать тоже не позволяет себя бить, и это она меня научила обходиться с собой без плети. Попробую то же делать и с Ромкой, не бить, и держаться в этом до последней возможности.