Григорий Свирский - Андрейка

Андрейка не возражал, он искал глазами Нэнси. "У нее, конечно, нет времени ходить на парти".

Худенькая Нэнси появилась часа через два. У нее сидел на боку, почти под мышкой, годовалый ребенок. Ее тут же обступили и белые, и цветные подружки. Каждой хотелось погладить ребенка, потискать его.

У Андрейки сердце упало: "Замужем?.." К ним подплыла, покачивая бедрами, Мишель, сказала, обращаясь не то к Лизетт, не то к Эндрю:

-- Слушайте, когда же мы будем иметь своих детей?

И отошла потискать ребенка Нэнси. Лизетт взглянула на пунцового Андрейку.

-- Почему ты стал таким красным? Нэнси никто никогда не любил. Естественно, ей захотелось бэби, которого она бы любила... Не стой как столб, принеси воды!

Андрейка не шевельнулся. "Вот как! Без отца... "

Андрейка начал свою канадскую жизнь в "музыкальном ящике", и знал: такие истории кончаются плохо. Расскажи ему об этом в Москве, он бы никогда не поверил, что целые поколения молодых, -- и где? в свободном мире! -- не могут вырваться из этого губительного круга, "живут на улице", хотя у каждого есть какая-нибудь нора.

Он шагнул к Нэнси, протягивая руки к младенцу, но Лизетт схватила его за локоть.

-- Пришел Гил!

-- Гил? А, футболист...

-- Он не футболист, он лучший нападающий в баскетболе. Когда он играет, вся школа валом валит на стадион... И белые, и цветные, и черные! -- И выпалила, словно в воду бросилась: -- До тебя он был мой парень. Из-за него я поругалась с моими предками. Ушла из частной школы.

Гил издали улыбнулся Лизетт. Он был высок и красив, ее смуглый португалец. Голубые глаза, белые кудри и длинные, как у танцора, ноги. Викинг, а не португалец...

-- Чем он не угодил твоим родителям?

-- Он с улиц Дандас и Спедайна. Торгует на рынке рыбой, не своей, конечно... Он ничего не знает, кроме "поп-звезд", о которых кричат афиши. "Рыбы меня не спрашивают, почему я третий год торчу в девятом классе", -говорит он. Ему никто не помогает, а он готов каждому...

-- О, в это я верю -- воскликнул Андрейка, вспомнив, что и Гил был среди черных, которые приходили к школе бить его насмерть...

-- Ты не думай, что он пустой, -- шепнула Лизетт, стараясь спрятаться за Андрэ. -- Он пылок, полон страстей, и он гордый... Никогда не притворяется. Что думает, то и говорит. Он не такой, как канадцы. Это меня к нему и привлекло... Канадцы? Холодные и расчетливые, как немцы. Хуже! Как мои предки!

-- Господи, а что тебе сделали твои предки? Они готовы разбиться ради тебя в лепешку. Оба!

-- О чем ты говоришь? Отец считает меня никчемной, а мать -гениальной: кто еще из моих подруг играет в шахматы почти как гроссмейстер? Ее Лизетт! Ты даже понять не можешь, как я тебе завидую!

-- Чему?

Ответ явился тут же. Зазвонил телефон. Из Штатов. Лизетт приказывали прекратить парти! Уже одиннадцать ночи.

-- Нет, мама! -- крикнула Лизетт в трубку. -- В доме собрались мои друзья... Никто ничего не разобьет... -- И повесила трубку рывком.

-- Вот так, -- огорченно сказала она, подойдя к Андрэ, багровая, яростная. -- Они не хотят замечать, что дочь выросла. Я для них все еще восьмилетняя, с бантиками на туфельках. Если б я могла родить бэби, и сразу троих, я бы им это устроила.

Чуть успокоившись, обняла Андрэ за талию, продолжала вполголоса все о том же:

-- Что меня поражает в "предках", так это непоследовательность на грани кошмара... В 13-- 14 лет мы все идиоты, Эндрю! Дайте человеку побыть четырнадцатилетним идиотом -- это не так долго! Нет, Лизетт должна быть не такая, а должна быть сякая... Так не надо иметь детей. Пусть покупают заводных кукол!

Я хотела быть с Гилом, разве не имела права на это?! Признаться, раза два он меня стукнул!.. Пожалуйста, не смотри на него, Андрэ. Я тебе рассказываю, как было. Ты мой парень, ты должен все знать.

Гил стал пробиваться к ним сквозь толчею танцующих. За ним плыл в чьих-то руках картонный ящик с канадским пивом "Molson export".

Гил так и застрял посередине, среди пива и девушек, обвешавших его гроздьями. Магнитофон то грохотал, то шипел, -- не магнитофон, а извержение вулкана. Девочки взлетали в руках парней, как голуби.

Лизетт оттянула своего Андрэ в коридор, затем в другую комнату: она измечталась рассказать обо всем Андрэ, ничего не таить от него и вот -решилась:

-- Я готовила Гилу день рождения. Воздушные шары надувала, торт поставила в духовку. В четыре часа позвонил -- едет! В шесть звонок, еще не купил пива. Восемь-десять -- никакого звонка. Его телефон не отвечает ни дома, ни на работе. В десять вечера поехала к нему -- нет нигде... Вернулась домой, заперлась у себя, рыдаю.