Григорий Свирский - Прорыв

Влажная лысина Наума сияла над толпой. Наум брал каждого входящего за руку, подводил к Дову, которого оттерли в дальний угол, и говорил:

-- Вот, потрогайте этого еврея пальцем: завтра он летит в Израиль. И гость послушно трогал взмокшего Дова пальцем. Это было и смешно, и трогательно. И - возбуждало надежды...

Я сразу увидел Геулу. Она дышала, как пловец, наконец достигший берега. Толстая коса ее растрепалась, белые волосы почти закрыли выпуклый лоб; она отдувала их, чтоб не лезли в глаза. Я спросил ее, как дела. Когда защита диссертации о Николае Первом и кантонистах?.. Оказалось, защита уже прошла. Редкостно. Ни одного голоса против. И место ей предложили немыслимое -заведывать кафедрой истории.

-- В Чите, -- добавила она нервно-весело. -- Ей Богу, не вру! В университете. Читинские лагеря, как суженого, и на коне не объедешь... -Она приблизила ко мне розовое от возбуждения лицо и шепнула: -- Но, как говорил Ленин, мы пойдем другим путем...

Вокруг стоял немыслимый гомон, кто-то записывал адреса, телефоны старых, казалось, сгинувших друзей. Год назад советские танки ворвались в Прагу, но, как видно, не все еще потеряно... Друзья остались до утра, прикорнули на диване, на полу, чтоб проводить Дова в Шереметьево. Запершись в бывшей каморке Дова, Лия зашивала в лацкан пиджака Дова письма Геулы и Иосифа к израильскому правительству.

-- Сразу звони из Вены, -- настаивал Иосиф. -- А то, знаешь их, посадят самолет в Киеве...

Тут я впервые, после многих лет разлуки, увидел длинного, тощего Михаила Занда* с которым учился на одном курсе. Занд был семитологом. Не то профессором, не то доцентом. Потомственным интеллигентом. Дов, обхватив его своими лапищами, бормотал счастливым голосом: -- Мишка, приезжай быстрей! Рванем в Иерусалим. Напьемся. Будем лежать в кювете. Мимо будут проходить евреи и говорить, подняв палец: -- Они из России...

Наконец Дов вырвался из таможни на летное поле. Он мчался по сырому асфальту, размахивая руками, сжатыми в кулаки. Всего имущества у него брезентовая прорабская сумка на ремне, которая колотилась о его спину. Дов остановился, помахал оставшимся.

Аэропорт взревел. Сотни глоток скандировали такое заветное и, казалось, невозможное: -- До свиданья!..

В эту минуту на летном поле показался маленький, быстрый Мстислав Ростропович, придерживая у шеи пальто, которое раздувалось, как парашют. Казалось, он опускался на парашюте, гонимом ветром... Позади какой-то здоровенный детина нес виолончель. Ростропович оглянулся и помахал рукой. В ответ дружно засвистели. Ростропович растерянно посмотрел по сторонам. Вдали вышагивал парень в синей спортивной куртке. И... никто более... Пожав плечами, Ростропович зашагал к своему самолету быстрее. Ветер рвал на бетонной стене выцветшее рекламное полотнище, призывающее граждан летать самолетами Аэрофлота (как будто у граждан СССР был выбор). Наум, задыхаясь от переполнявших его чувств, вскричал вдруг: -- Евреи, летайте самолетами Аэрофлота!

Аэропорт Шереметьево снова взревел так, что служба в плащах "болонья", оцепившая все ходы и выходы, сбежалась в кучку. Так и простояла за галдевшими евреями, кучкой, придерживая свои серые шляпы и растеряно озираясь.

Рейс у Дова был воскресный, дополнительный. Самолет был почти пуст. Впереди кучно расселись какие-то серые шляпы. Дов взглянул назад. И за спиной две серых шляпы. "Будут брать?.." Они сидели недвижимо, в своих новеньких шляпах, не произнося ни слова. Наконец, грузный, постарше других, снял шляпу, и тогда все остальные тут же сняли их и положили на полочку. "Так, -- в тоске подумал Дов. -- Опять поэма о рыжем Мотеле: "Мотеле любит Риву, а у Ривы отец раввин..." Как сообщить на волю?!

Час прошел, не меньше, джентльмены, снявшие шляпы, не шелохнулись. И Дов сидел окаменело, вытирая время от времени шею тонким шарфиком.

Мальчонка, летевший куда-то со старухой, захныкал, захотел в уборную. Дов шевельнулся, протянул мальчику руку. Сидевший сзади вскочил, бросил Дову: "Не беспокойтесь!" И повел мальчика в хвост самолета, где была уборная.

Теперь уже сомнений не было. Дов медленно промокнул шарфиком пылавшую шею. Оглянулся, соображая, к каким дверям ловчее рвануться, выскочить, крикнуть на волю: "Берут!" Но тут же осадил себя: "Не суетись, Дов! Еще не вечер..."

Снова прошло минут пятнадцать, тихо мурлыкал что-то мальчик, подчеркивая своим голоском тяжелое молчание.

По трапу самолета забухали сапогами, застучали. Вошли старшина пограничник с револьвером на животе и два солдата с автоматами Калашникова. -- Ну, вот, -- мрачновато подумал Дов. -- Не надобно и в Киеве снижаться... -- Они пробухали сапогами мимо Дова. Дов не оборачивался. Старшина пробасил из хвоста: "Приготовьте документы!"