Виталий Сырокомский - Загадка патриарха

Виталий Сырокомский

Загадка патриарха

Воспоминания старого газетчика

Московский Гарвард

Никогда не думал, что стану газетчиком, хотя и был редактором стенгазеты харьковской школы No 95, которую окончил с медалью в 1946 году. Пределом моих мечтаний была дипломатия. Мальчишка с периферии отважился подать документы в Московский Гарвард - так называли Государственный институт международных отношений МИД СССР. И поступил...

МГИМО был кузницей "элитных" кадров - дипломатов и разведчиков, партийных работников и государственных чиновников. Здесь все преподавалось "по максимуму": иностранные языки - как в известном Московском Инязе, марксизм-ленинизм на уровне Высшей партшколы при ЦК, история - как на истфаке МГУ, а право - как в юридическом институте... Но зато выпускник был подготовлен к работе на любом поприще.

Основной костяк первого послевоенного набора составляли вчерашние фронтовики и только небольшой процент - выпускники средних школ. Новинкой был первый прием девочек. Студентками стали Светлана Молотова и Люся Косыгина, Эра Жукова и другие дочки высокопоставленных родителей - министров, генералов, послов и т.д.

К журналистике я приобщился (тогда специального факультета международной журналистики еще не было) с помощью Светланы Молотовой. В общеинститутском студенческом журнале "МГИМО" всем заправляли старшекурсники: будущий академик Николай Иноземцев, будущий многолетний руководитель Международного отдела ЦК Вадим Загладин и другие "звезды". Нашему брату-младшекурснику доступ на страницы "МГИМО" был заказан.

Тщеславный провинциал решил создать собственный журнал, курсовой. На нашем втором курсе занималось немало способных ребят, на которых можно было опереться. Я ходил по институтскому начальству со своим предложением, но поддержки не получал.

Тогда пришлось пойти на обходной маневр. Нужны были: а) разрешение, б) бумага, в) картон, г) машинка и машинистка. Все зависело от директора института, которым был известный египтолог профессор Юрий Павлович Францев перед ним все испытывали священный трепет. Да он и сам трепетал перед начальством.

В перерыве между лекциями я подошел к Светлане Молотовой.

- Я слышал, вы написали интересную работу о русском дипломате XVII века Ордин-Нащокине. Давайте начнем выпускать курсовой студенческий журнал, где опубликуем и вашу, и несколько других работ. Предлагаю вам стать членом редколлегии...

Светлана клюнула и выразила готовность помочь. На другой день ее и меня прямо с лекции вызвали к директору. Секретарша угодливо распахнула дверь кабинета перед Светланой, а мне велела подождать. Минут через пятнадцать-двадцать позвали и меня. "Папа Францев" - так мы его называли - был явно не в духе, но сдерживал себя.

- Машинистку, бумагу, картон вы получите, но если первый же номер окажется слабым, журнал закроем. Предупреждаю...

Когда мы вышли из приемной, Светлана шепнула:

- Ему мама вчера звонила...

Мы выпустили два номера - оба удачные. Мое проснувшееся журналистское самолюбие было удовлетворено. Но на самом деле я понимал: журнал "МГИМО" солиднее и интереснее. И от своей затеи отказался. Польза все же была: институтский журнал стал печатать и работы младшекурсников.

Со Светланой у меня связано еще одно воспоминание более позднего времени. Я лежал в "Кремлевке" - Центральной клинической больнице (знаете злую шутку времен позднего Ельцина: "Раньше нами управлял ЦК, а теперь - ЦКБ"). И вдруг стук в дверь моей палаты, входит Светлана Молотова:

- Вот пришла навестить однокашника, я тоже лежу здесь - только в другом отделении. Как поживаете, что читаете?

Поболтали, и я показал ей книгу воспоминаний знаменитого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра.

- Ой, Виталий, у него есть что-нибудь о моем папе? Во время визита в СССР канцлер не раз встречался с ним.

- Конечно, есть, и довольно много.

Она смущенно попросила дать почитать эту книгу опальному отцу, сознавая, что я не имею права этого делать. Ведь воспоминания Аденауэра были выпущены спецредакцией издательства "Прогресс", и на книгах этой редакции всегда стоял гриф: "Для служебного пользования". Список лиц, имевших право читать такие издания, был строго ограничен и утверждался в ЦК, чуть ли не М.А. Сусловым.

Разумеется, книгу Светлане я дал, хотя совершил двойное нарушение: я не имел права выносить ее из служебного кабинета, а уж тем более - передавать ее третьему лицу, к тому же члену "антипартийной группы".