Николай Гарин-Михайловский - В усадьбе помещицы Ярыщевой

– Батюшка ты мой, пожалей старуху: не мучь.

– Ах, – вздохнул ещё раз приказчик, – видно уж так…

И Кирилл Архипович рассказал, наконец, о том, что крестьяне хотят повернуть всё дело на помочь, вместо денег. Подошли староста и передовые.

– Что вот, батюшка, говорит мне приказчик? – наклонилась добродушно и таинственно старушка к старосте.

Староста не сразу ответил. Он положил сперва руку на облучок, посмотрел куда-то в сторону и, наконец, уставившись в барыню, ласково-добродушно сказал.

– Так надумались мы, Наталья Ивановна, послужить тебе… дело суседское…

– Ох, батюшка мой, я уж и не знаю, как благодарить-то…

– Ничего, барыня, – задумчиво ответил Аношин, которому пришлось долго толковать с задорным парнем Михайлой, – выжнут безо всякого…

– О?

– Верно, за водкой посылайте…

– Господи, так ведь конечно, – засуетилась старуха. – Вот, вот…

Наталья Ивановна торопливо достала бумажник из кармана и, отсчитав деньги, дала их приказчику.

– Три ведра, – приказала она.

– Довольно двух, – кивнул головой староста.

– Три батюшка, три, – настояла барыня.

– Ну, спасибо… Народ охотнее будет хвататься… Идти к ним…

И староста, а с ним и его свита пошли по рядам.

Староста говорил громко, так, чтоб слышала и барыня, и жнецы.

– Эй, ребята, жни получше – три ведра барыня жертвует вам…

Редкие из жнецов при этом подымались и оглядывались в сторону барыни, большинство же молча, сосредоточенно жали.

Перед иными останавливался староста и тихо говорил:

– Так ведь чего же станешь делать? Неужели вот так за горло? Вон цена на базаре, слыхали? Опять много ли придёт на человека, если по базарной цене, а тут хоть уважка… а вот по жнивам скотину допустит опять… А главное пристал приказчик: меня, мол, подвели…

– Уж ему, конечно, перед барыней неловко…

– А нам-то с ним же жить…

– Оно, конечно, так… Эх… чего станешь делать?

– Так ведь об этом самом и речь…

Бабушка и внучка сошли с плетушки на землю, прошли несколько шагов и присели у первого скирда хлеба.

Бабушка, щурясь, всё смотрела на ряды жнецов и всё ещё не могла освоиться с мыслью, что двести рублей свалились ей с неба. Она была и довольна, и смущена, и почему-то старалась не смотреть на внучку. Лицо внучки было покорно огорчённое.

– Вот, бабушка, ты говорила, что будут лишние деньги – школу построишь… Вот эти деньги отдай…

– Да где ж деньги, матушка, когда их нет у меня!

– Пришлось бы доставать…

– Ну, так доставать ещё…

– Ну, вот, когда достанешь, и дай…

Глаза старухи смущённо забегали, и она ответила, не смотря на внучку:

– Ну, не всё сразу… Достать! И даром жнут, а толку нет.

– Зачем же сеять тогда?

– Зачем, зачем, – повторяла старуха.

– Так всегда, – пренебрежительно сказала внучка и отвернулась.

Бабушка молчала.

Молчание тянулось долго и было неприятно старухе. Наконец она сказала:

– Для вас хлопочу, – всё вам останется… Хоть всё раздайте…

– Что ж, отдайте? Я, может, и не доживу ещё до того времени…

– Доживёшь, матушка… и в ум войдёшь.

– Барыня, – подошёл к ней крестьянин, жавший до сих пор, – я к тебе всё насчёт лесу докучать пришёл.

Старуха растерянно опять покосилась на внучку, на крестьянина и спросила:

– А что тебе, батюшка?

– Да всё вот насчёт лесу…

Барыня хорошо знала всю эту историю с лесом: был продан лес, назначен был срок для вывозки его, лес в срок не был весь вывезен, и, согласно печатному ярлыку, крестьянин лишался права на оставшийся лес.

– В чём дело? – спросила ещё раз старуха, словно ничего она не знала.

Крестьянин должен был рассказать ей подробно всё.

– Батюшка мой, – проговорила, выслушав, старая барыня, – а кто же тебе виноват?

– Так ведь чего же станешь делать? Не успел.

– Так ведь, батюшка мой, молодой-то лесок взялся, – ты его топтать станешь теперь…

– Где взялся?.. Когда ему взяться было?

– Нет, взялся, батюшка, как сеянный пошёл: сама видела.

– Пропадать видно моему лесу, – махнул рукой крестьянин.

– Лес, батюшка, теперь не твой.

– И деньги отдал, да и лес выходит не мой, – фыркнул крестьянин.

– А зачем же ты его не вывез? мне что же полесовщика из-за тебя лишнего держать? Ты ведь знаешь, что мой теперь в поле…

– Зачем лишнего? свой лес вывезу, неужели же твой захвачу?

– Ты не захватишь, а ведь всякий есть: другой и захватит. Вас тысячу человек: тебе поблажку и всем надо… Я, старуха одинокая, как с вами тогда соображусь, если одного порядка не заведу.