Николай Гарин-Михайловский - В усадьбе помещицы Ярыщевой

И бабушка, и внучка заглянули в окно.

– Что такое? – произнесла раздумчиво старушка, – никак Кирилла. Да что ж он на чужой лошади?

Барыня с ключами в руках заковыляла к выходу, крикнув в дверях:

– Маша, кофе барышне.

– Несу, – ответила из коридора молодая, нарядная, в толстых полусапожках, Маша.

Внучка в ожидании кофе присела и лениво перелистывала какую-то книгу.

Бабушка уже стояла на крыльце и, прикрыв глаза ладонью, нетерпеливо ждала своего приказчика.

– Ах, здравствуйте, – проговорил, наконец, Кирилл Архипович, останавливаясь посреди двора. – С праздничком вас… Проздравляю вас.

И Кирилл Архипович начал без конца кивать своей обнажённой лысой головой.

– Спасибо тебе, батюшка… А где же наша лошадка-то?

– Ах, – вдруг вспомнил Кирилл Архипович.

И вынув кожу, на которой сидел, развернув её, он сказал упавшим голосом:

– Вот…

– Что вот?!

– Сдохла…

Старуха посмотрела и только и могла сказать:

– Это ты мне что ж, подарочек к празднику?

Кирилл Архипович растерянно развёл руками. Упрёк барыни окончательно обескуражил его. Он молча, с убитым лицом, смотрел на шкуру барской лошади.

– С чего ж она сдохла?

– Да ведь я почём знаю? – с горечью ответил Кирилл Архипович.

– Болела, что ль?

– И даже ни-ни… Еду я ещё и думаю: здорова, мол… Сглазил я, что ль, её?

– Надо тебе думать было…

– Да уж виноват. Я уж и сам-то хватился: не надо бы… Главная вещь – здорова вовсе была… Овса я ей, Матвей Фёдорович дал, засыпал: съела, ещё засыпал: съела и тот… И так просто, вот так и хватает… Не в уме ровно стала.

– Да, а твой-то ум где был?

Кирилл Архипович растерянно посмотрел на барыню и сразу смолк.

– Ах ты, Господи! – вздохнула старуха. – Ну, что ж ты стоишь?

– Так ведь чего же теперь делать? Я уж и не знаю… Хочешь будто всё вот как лучше… Ах ты, грех!

Кирилл Архипович в свою очередь вздохнул, подумал и спросил, беспомощно показывая на кожу:

– В каретник, что ль, её повесить?

– Ну, а куда же?

– Кожа, положим, хороша, – выделать – пять рублей стоить будет… Хомуты починить же надо.

– Жнецов-то хоть ты нанял?

– Ах да, – встрепенулся Кирилл Архипович и весело произнёс: – нет.

– Ну, вот тебе… Ну, спасибо тебе, батюшка. Дай Бог тебе здоровья. Послал Господь приказчика! Дура я старая.

– Да вы, Наталья Ивановна, не расстраивайтесь, – с душевной болью в голосе заговорил Кирилл Архипович.

– Да что, батюшка, не расстраивайтесь… Ну, какой же ты, скажи на милость, приказчик у меня…

– Наталья Ивановна! Так ведь пятнадцать рублей жнитво, – в отчаянии воскликнул Кирилл Архипович.

– Ох, ты, Господи, – всплеснула руками барыня. – А пуд хлеба на базаре двадцать копеек. Вот это так… Вот это посоветовал, батюшка, в добрый час сеять.

И долго ещё выслушивали друг друга барыня и приказчик, пока, наконец, разговор не подвинулся к выяснению положения вещей данного момента.

В конце концов, всё оказалось не так плохо, как могло бы быть.

– Как же, жнут, – радостно успокаивая, говорил Кирилл Архипович.

– Уже и жнут?

– Вся деревня…

– Да ты, что ж раньше-то не обрадовал? Слава Тебе, Господи, – крестилась старушка.

– На три рубля дешевле! – напомнил Кирилл Архипович, – я уж погрешил маленько…

– Ну, батюшка, молодец!

– А остальную половину хоть до октября… ренду получим – отдадим.

– Конечно… ну, спасибо, батюшка, спасибо…

– Главное в раз, – день – вон какой.

И это, конечно, много значило.

– А я его ругаю, – говорила барыня, – сам, батюшка, и виноват. Ну, иди ко мне чай пить… Иди прямо сюда… А я ругаю…

– И я то уж обробел, – вижу, огорчаетесь вы, и сам не знаю, как мне вас успокоить.

Напился Кирилл Архипович холодного чаю, рассказал ещё раз уже по порядку о похождениях сегодняшнего утра. Барыня расспросила о всех, кто был на базаре, и Кирилл Архипович встал и, приседая и вытирая усы и бороду, откланялся:

– Ах, ну, благодарю вас… Ехать надо в поле.

– Ну, поезжай с Богом.

Приехал батюшка служить молебен. Отслужили. После молебна подъехал становой и фельдшер. Молодой становой, полный, добродушный, то конфузился, то старался смотреть по военному и выпячивал грудь. Скромный, тихий фельдшер сидел осторожно на конце стула. Батюшка расхаживал большими шагами и задумчиво заглядывал в окна.

Разговор не клеился. Коснулись было эпидемических болезней и той грязи, которая царит в сёлах. Молодой становой покраснел, приняв намёк на свой счёт.