Николай Гарин-Михайловский - Несколько лет в деревне

Я задумался, а Чичков вкрадчивым голосом продолжал:

– Право, сударь, оставьте всё по-старому, как было при Николае Васильевиче. Забот никаких, денежки одним днём снесут. А этак, узнают вашу добродетель, перестанут платить.

– А ты откуда узнал мою добродетель?

– Да, ведь, видно, сударь, что вы барин милостивый, простой, добродетельный. А с чего бы вам затевать иначе всё это дело? Только ведь, сударь, не придётся. Помяни меня, коли не верно говорю.

– Верно, верно! – умилился Сидор Фомич.

– А ты с чего? – накинулся я на Сидора Фомича. – Тот-то знает, куда гнёт, а ты с чего?.. Вот что, Чичков, – обратился я к Чичкову, – кланяйся старикам и скажи, что я завтра покажу им свою добродетель.

Чичков сперва съёжился, но при последней фразе глаза его злорадно загорелись.

– Не понял что-то, сударь… как передать прикажете?

Но моё терпение лопнуло.

– Ступай! – крикнул я, взбешённый.

По его уходе, я отдал следующее распоряжение:

– Завтра, Иван Васильевич, работ не будет. Вы со всеми рабочими верхами оцепите деревню и ни одну скотину из князевского стада не пропускайте на выпуск до моего распоряжения.

Сидор Фомич тихо вздохнул.

– Не знаю, как и посоветовать вам, – заметил Иван Васильевич.

– Никак не советуйте, – это моё дело. Иначе нельзя.

– Как прикажете.

На другой день меня разбудил страшный рёв скота. Я подбежал к окну, и моим глазам представилась следующая картина. На другой стороне реки, у моста, толпилось князевское стадо. Скотина жадно смотрела на выпуск, расположенный за мостом, и неистово ревела. Иван Васильевич с 15 верховыми стоял на мосту и мужественно отражал отдельные попытки, преимущественно коров, пробиться через сеть конных.

Во дворе толпилась вся деревня. Я поспешил одеться и выйти. При моём появлении, толпа заволновалась.

– Пожалей, будь отцом, – заговорили они все вдруг.

Передние стали опускаться на колени. Картина была сильная, но я, преодолев себя, сурово проговорил:

– Встаньте.

И так как они не хотели вставать, то я сделал вид, что ухожу в комнаты.

Мужики поднялись с колен.

– Нечего валяться, – заговорил я так же сурово. – Хоть землю грызите, ничего не поможет. Или берите землю, или отказывайтесь.

– Нам нельзя без земли.

– Так берите.

– Батюшка, – заговорил Чичков, – дай нам недельку сроку.

– Минуты не дам, – вспыхнул я. – Ты мутишь народ. Ты в контракт не хочешь. Почему не хочешь?

– Не я не хочу, мир не хочет.

– Почему не хочет?

– Неспособно. Первая причина – выпуском обижаются, что работой назначили. Работа разложится по чередам, – иной одинокий, бессемейный, чередов много, а рук нет. Вторая причина навозом обижаются: у кого много скотины, да мало работников, только и будет работы, что навоз весь год возить.

– Теперь же ты вывозишь свой навоз за село, ведь лишних всего-то 100—200 сажень проехать дальше, не дальнее же поле я вам даю. А не хочешь назмить, я неволить не буду, но таким в ближних полях земли не дам, а посажу на дальние.

– На ближних-то сподручнее.

– А сподручнее, так вози навоз.

– Ещё обижаются контрактом. Народ мы бедный, друг по дружке не надеемся. Год на год не состоит; чёрный год придёт, чем станем платить? – вот и опасаемся, как бы по круговой поруке за шабра не пришлось платить.

– Хорошо. Я вот тебе какую уступку сделаю: укажи мне, за кого ты согласен поручиться, за остальных я сам поручусь.

Произошло нечто, чего я сам не ожидал. Чичков стал отбирать тех, на кого он надеялся. Из 50 дворов образовалось две партии: одна ненадёжная, счётом 44 двора, а другая надёжная, счётом 6 дворов. Сам Чичков, видимо, смутился результатом своего сортирования. Дружный смех ещё больше смутил его. За смехом вскоре последовало выражение негодования со стороны ненадёжных, так бесцеремонно забракованных богачами.

– Вы всегда так мутите, – попрекал один.

– Через вас все беды наши, – говорил другой.

– Вы с Беляковым по миру нас пустили, – попрекнул третий.

– Ври больше, – огрызнулся Чичков.

Слова Чичкова попали искрою в порох. Долго сдерживаемое озлобление с силой прорвалось наружу.

Брань на Чичкова и богатых посыпалась со всех сторон:

– Сволочь!

– Мироеды!

– Каштаны!

– Да чего смотреть на них? – выдвинулся из толпы Пётр Беляков. – Надо дело говорить! – Его чёрные глаза метали искры. – Вчера вечером совсем было наладились идти к твоей милости, а кто расстроил? Всё они же. «Постойте, старики, я ещё сбегаю к барину, – поторгуюсь, не уступит ли?» Приходит назад! «Идёт, говорит, уломал барина; стал сомневаться. Как станем дружно, сдастся, некуда деться-то. Землю-то не станет есть».