Чеглов (хватая себя за голову) . Чувствуешь ли, Сергей Васильич, какие ты ужасные вещи говоришь и каким отвратительным толом Тараса Скотинина?
Золотилов.Я очень хорошо, любезный друг, знаю, что тон мой не должен тебе нравиться; но что делать? Я имею на него некоторое право, как муж твоей сестры, которая умоляла меня, чтоб я ехал образумить тебя.
Чеглов.В чем же вам угодно образумить меня с сестрой моей?
Золотилов.В том, что ты страдаешь, бог знает отчего. Взгляни ты на себя, на что ты стал похож. Ты изнурен, ты кашляешь, и кашляешь нехорошо. Наконец, милый друг, по пословице: шила в мешке не утаишь, – к нам отовсюду доходят слухи, что ты пьешь. Я к тебе приехал в одиннадцатом часу, а у тебя уж водка на столе стоит; ты вот при мне пьешь третью рюмку, так нам это очень грустно, и я убежден, что эта госпожа поддерживает в тебе эту несчастную наклонность, чтобы ловчей в мутной воде рыбу ловить.
Чеглов.Что я пью и очень много, это величайшая истина; но чтобы эта женщина поощряла меня к тому, это новая, низкая клевета ваших барынь-вестовщиц, – так и скажите им!
Золотилов.То-то, к несчастию, не клевета, а сущая истина, в которой, впрочем, и обвинять тебя много нельзя, потому что в этой проклятой деревенской жизни человеку в твоем возрасте, при твоем состоянии, с твоим, наконец, образованием, что тут и какое может быть занятие?
Чеглов.А какое же, по вашему мнению, я в городах мог бы найти себе занятие?
Золотилов.Во-первых, ты должен был бы служить. Не делай, пожалуйста, гримасы… Я знаю всех вас фразу на это: «Служить-то бы я рад, подслуживаться тошно!» Но это совершенный вздор. Все дело в лености и в самолюбии: как-де я стану подчиняться, когда начальник не умней, а, может быть, даже глупее меня! Жить в обществе, по-вашему, тоже пошло, потому что оно, изволите видеть, ниже вас.
Чеглов.Действительно ниже!
Золотилов.Положим так; но вот ты закабалился в деревню; занялся ли по крайней мере хозяйством тут?
Чеглов.Так хозяйничать, как вы, я не могу!
Золотилов.Что ж ты можешь после того делать? Заниматься только любовью к прекрасной поселянке? Но хуже всего, что и в этом положении, когда оно начинает тебе казаться несколько щекотливым, ты, чтобы заглушить в себе это, предался еще худшему пороку и, по твоему слабому здоровью, совершаешь над собой решительное самоубийство… Не ты первый и не ты последний из молодежи пример тому, – поверь ты мне: я вот теперь третье трехлетие служу предводителем и на каждом шагу вижу, что как только дворянин приблизил к себе подобную госпожу, из этого сейчас же все является: и пьянство, и домоседство, и одичалость. Собственно говоря, господи боже мой, ни я, ни сестра твоя ни слова не говорим про твою связь: имей их хоть двадцать, но только смотри на это иначе.
Чеглов (с горькой улыбкой) . Как же это иначе, вот этого я не понимаю?
Золотилов.А так, как все смотрят. И чтоб успокоить тебя, я приведу свой собственный даже пример, хоть это и будет не совсем скромно… (Вполголоса.) Я вот женатый человек и в летах, а, может быть, в этом отношении тоже не без греха; однако чрез это ни семейное счастие наше с твоей сестрой не расстроено, ни я, благодаря бога, не похудел, не спился, и как-то вот еще на днях такого рода особа вздумала перед женой нос вздернуть, – я ее сейчас же ограничил: знай сверчок свой шесток!
Чеглов.Ну, вы можете смотреть и понимать, как знаете, а я смотрю… Постой, однако, там кто-то есть… Шороху каждого боюсь, – вот мое положение!.. Кто там?
Те же и бурмистр.
Бурмистр (показываясь) . Я-с это!
Чеглов (с беспокойством) . А, Калистрат, здравствуй! Что ты?
Бурмистр.Да так, ничего-с, доложить только пришел: Ананий Яковлев там из Питера сошел.
Чеглов.Да, знаю! Ну что же?
Бурмистр (почесав голову) . Оченно уж безобразничает. Баба-то со мной пришла: урвалась как-то…
Чеглов.Ах да, позови ее… (Хватает себя за голову.) Господи боже мой!
Бурмистр (наклоняя голову за двери) . Ступайте!.. Что? Да ничего, полноте!
Чеглов.Что она?
Бурмистр.Робеет войти-то… «Чужой, говорит, господин тут».
Чеглов.Ничего, Лиза, поди!.. Это брат мой: он все знает.
Золотилов.Не стыдись, любезная, не стыдись… Люди свои.
Читать дальше