Алексей Писемский: Горькая судьбина

Спиридоньевна.Как тя, старого хрыча, всего не расшибло: с этакой вышины кувыркнулся.

Ананий Яковлев.Верно ли вы расстояние-то промеряли?.. А то словно бы, кажись, как с сорока-то сажен человек слетит, так водки не захочет.

Дядя Никон.О, черт, дьявол, право! Не захочет?.. Захотел же! Вот и теперь выпью, – верно! (Пьет.) В главнокомандоческом тоже доме графа Милорадыча в зале, с двойным просветом, карниз выводили, так тоже надо было, паря, каждую штуку потрафить. Я как теперича на глазомер прикинул, так и ставь тут: верно будет.

Ананий Яковлев.Всему делу, выходит, уставщик вы были?

Дядя Никон.Был, брат, я всем… Теперича, что такое значит мастеровой человек али купец? Я теперича свое дело в своем виде представить должен… А что теперича торговый?.. Торговый человек… на вот тебе, значит, на грош говядинки купил, а на гривну продал… Торговый человек, значит, плут!

Ананий Яковлев.За што же вы так все звание порочите; мы тоже места имеем; раз обманул, так другой и брать не станут.

Дядя Никон.Не станут, да! Что такое теперь, значит, купец? Мыльный пузырь! Трах! Ткнул его пальцем – и нет его! А мастеровой человек… Графу Милорадычу теперь надо коляску изготовить, платье себе испошить, супруге своей подарком какую-нибудь вещь сделать, – мастеровой человек и будь готов, сейчас команда: «Пошел во дворец!» – и являйся.

Ананий Яковлев.Нет-с, это словно бы не так! Торговый человек завсегда должен паче себя наблюдать, чем мастеровой. У нас теперь, по нашей разносной торговле, может, праздника христова нет, все мы перед публикой на глазах быть должны, а мастерового человека мы тоже знаем: шесть дней поработал, а седьмой, пожалуй, и в кабаке за бочкой проваляется.

Дядя Никон.Никогда этого не может быть. Я теперича мастеровой человек; а уж бабе меня не надуть, – шалишь!

Все бабы бледнеют: Никон тянется за водкой.

Спиридоньевна(не давая ему) . Полно-ко, полно, старый пес, и то уж налопался: говоришь, не знаемо что.

Матрена.Шел бы, батюшко-старичок, домой… тоже умаялся, чай, с дороги. Из кушанья ничего уж больше не будет, извини на том!

Дядя Никон(не обращая ни на кого внимания) . У меня теперь, слава те господи, полна изба ребят, а все мои, все Никонычи, как раз так пригнано, – верно! А у торгового человека, может… да… торговому, видно, во всем от бар счастье, и тут лишняя копейка даром перепала.

Ананий Яковлев.К чему же это вы речь вашу такую клоните? Мудрено что-то уж оченно заговорили.

Лизаветаи Матрена сидят как полумертвые.

Спиридоньевна.О, мелево, мелево и есть человек! За хозяйским кушаньем сидит, хозяйское вино пьет, а только обиды экие говорит, – глупая башка этакая!

Дядя Никон.Что ж сидит? Я и встану… (Встает из-за стола.) За что он теперь сердце мое раздражает? Что он за человек теперь выходит, коли я одним словом его оконфузить могу?

Ананий Яковлев.Какое же это слово такое, чтоб оконфузить меня?

Дядя Никон.Слово, да! Что ты, купец али генерал?.. Барский свояк ты и больше ничего… Чей у тебя ребенок, ну-ко говори!.. В том, значит, только и счастье твое, что твоя коренная у барина на пристяжке пошла, право, черти, дьяволы экие!.. (Уходит) .

Те же без Никона.

Ананий Яковлев(стремительно вставая из-за стола) . Фу ты, господи, твоя воля! За что этот человек облаял, обнес тебя экими словами?

Спиридоньевна(струся) . Пора, однакоче, домой. Прощай, баушка Матрена!.. Прощай, Лизавета Ивановна!.. Прощайте, батюшка Ананий Яковлич!

Ананий Яковлев(торопливо) . Прощайте-с!

Спиридоньевнауходит.

Ананий Яковлев(теще) . Что это, маминька, за слова его были?

Матрена(помолчав) . Ну, батюшко, изволил, чай, слышать.

Ананий Яковлев.Про какого он это тут ребенка болтал?

Матрена.Может статься, про Лизаветина паренька говорил.

Ананий Яковлев(побледнев) . Про какого это Лизаветина паренька?

Матрена.Паренек у нее… полутора месяца теперь.

Ананий Яковлев.А!! Дело-то какое… (Матери.) Теперь, маминька, значит, повыдьте маненько.

Матрена.Помилуй, батюшко, ты ее хоть сколько-нибудь!.. Накажи ты ее сколько хошь: пусть год-годенской пролежит!.. Не лишай ты только ее жизни, не ради ее самое, злодейки, а ради своей головушки умной да честной… (Кланяется ему в ноги.)