К Ваньковским ездила еще одна дама, некто Лизавета Николаевна Пионова, и ездила почти каждый день, рыжая, рябая, с огромным ртом, влажными серыми глазами и, по-видимому, очень хитрая: к Марье Виссарионовне она обнаруживала пламенную дружбу, а от Ивана Кузьмича приходила в восторг и всегда про него говорила: «Чудный человек! Превосходный человек!». За Леонидом она, кажется, приволакивалась, а он говорил ей на каждом шагу дерзости и показывал явное пренебрежение. Раз она, не зная, о чем бы с ним заговорить, попросила его дать ей какую-нибудь книгу читать. Сначала он ей отвечал: «У меня никаких нет книг». Она не отставала. «Да какую вам надобно книгу?» – наконец, спросил он. «Какую-нибудь поинтереснее». Он пошел и принес ей календарь. Она надулась. Когда она обращалась к нему с просьбою сыграть на фортепьяно, он садился и начинал казачка. Досаднее всего, что эта госпожа обходилась с Лидиею Николаевною свысока и едва ее замечала.
Однажды я пришел на урок. Леонида дома не было: это с ним часто случалось. Я прошел в кабинет. Мимо растворенных дверей промелькнула горничная, потом другой раз, третий – и, наконец, вошла в кабинет.
– Что вы изволите сидеть одни-с, барышня дома, – сказала она.
– Где же Лидия Николаевна? – спросил я не совсем спокойным голосом.
– В гостиной, пожалуйте туда-с; я докладывала об вас.
Я прошел в гостиную. Лидия Николаевна сидела за пяльцами.
– Брат сейчас приедет, он поехал с маменькою, – сказала она.
Я сел. Говорить с Лидиею Николаевною было для меня величайшим наслаждением, но мне это редко удавалось. Я решился воспользоваться настоящим случаем.
– Какую вы огромную картину вышиваете, – сказал я.
Приличнее этого мне ничего не пришло в голову.
– Эта еще не так велика… Посмотрите, какое славное лицо у старика, – отвечала Лидия Николаевна, показывая узор, на котором был изображен старик с седою бородою, с арфою в руках, возле его сидел курчавый мальчик и лежала собака; вдали был известный ландшафт с деревцами, горами и облаками.
– Надобно иметь истинно женское терпение, чтобы все это вышить, – продолжал я, рассматривая узор.
– Нет, это не терпение, а так… от нечего делать… – отвечала Лидия Николаевна. – Хорошо, если бы женщины должны были иметь терпение только вышивать подушки, которые потом запачкаются и бросятся, – прибавила она, вздохнув.
– А где же им оно еще нужно? – спросил я с ударением.
– В жизни.
– Это, я полагаю, нужно мужчинам и женщинам.
– Мужчинам? О, нет! Они гораздо свободнее; они могут быть тем, чем хотят, а мы бываем тем, чем нам велят.
«Милая девушка, как она умна», – подумал я.
– Мне кажется, – начал я вслух, – что женщины в наше время довольно свободны…
– Чем же свободны? Может ли, например, женщина выйти или не выйти замуж?
– Конечно, может.
– Нет, не может, потому что над ней сейчас станут смеяться, назовут старою девушкою, скажут, что она зла; родные будут сердиться, тяготиться: на это недостанет никакого терпения.
– Необходимость выйти замуж для каждой девушки сделается приятною: стоит только выйти за того, кого полюбишь.
– А если никого не любишь?
– Надобно дожидаться: для всякой женщины придет пора, когда она полюбит.
– Не думаю, я первая никогда и никого не полюблю.
– Это почему вы думаете?
– Так… Полюбить одного, а выдадут за другого: лучше уж никого не любить.
Интересный разговор наш был прерван на этом месте приездом Леонида с матерью.
Мы ушли с ним в кабинет.
В этот раз я не совсем добросовестно исполнял обязанность наставника. Теорию неопределенных уравнений растолковал так неопределенно, что это даже заметил мой воспитанник, хотя и слушал меня по обыкновению очень невнимательно.
– Вы что-то сегодня совсем непонятно рассказываете, – сказал он с обыкновенною своею откровенностию.
– Мне нездоровится, – отвечал я.
– Ну так оставьте, и мне надоело. – Пойдемте в гостиную.
Я только того и ждал и дал себе слово во что бы то ни стало возобновить с Лидиею Николаевною прежний разговор, но на беду мою несносный Иван Кузьмич был уже тут и сидел рядом с нею. Марья Виссарионовна рассказывала какую-то длинную историю про одну свою родственницу, которой предстояла прекрасная партия и которую она сначала не хотела принять, но потом, желая исполнить волю родителей, вышла, и теперь счастливы так, как никто; что, наконец, дети, которые слушаются своих родителей, бывают всегда благополучнее тех, которые делают по-своему. Говоря это, она переглядывалась с Иваном Кузьмичом, который ей поддакивал, и взглядывала на дочь; та сидела, потупившись, и ни слова не говорила. Леонид слушал мать с насмешливою улыбкою. Мне бы, вероятно, целый вечер не удалось переговорить с Лидиею Николаевною, но приехала Пионова. С нежностию поздоровалась она с Марьею Виссарионовною, издала радостное восклицание при виде Ивана Кузьмича, который у ней поцеловал руку, и тотчас же начала болтать, а потом, прищурившись, взглянула в ту сторону, гае сидел Леонид, и проговорила сладким голосом:
Читать дальше