Иван Шмелев - Том 7. Это было

Вот откуда – знаменитые «клейкие листочки» Достоевского… – из пушкинской стихии, – из народной. Или… –

Вот она, наша ласковость. Этим преклонился Пушкин перед правдой народа русского, как высказал в своей речи Достоевский.

Язык – проба духовных сил народа. У народа духовно бедного – язык бедный. Мерило нашего языка – Пушкин. Он дает нам весь мир мощной стихией языка. Восток и Запад… Это его «игра» и любованье силой. Сердце его – родное.

И потому наша с ним «встреча», вне родины, знаменательна. Мы как бы слышим: «помни свое, какой ты стихии, какого корня: эта стихия дала нам Пушкина! познай свое место в мире, и головы не клони!»

Пушкин воспел Россию. Никто не воспел ее так, как он. Кротка она в нас и величава.

Воспел Россию имперскую, великолепную. Мы ее держим в сердце. И если скажут – «где она, Россия… ваша?!.» – нас не смутит.

Сын России, ее Певец, он возвышал свой голос народной гордости в трудные дни ее. Он ответил клеветникам России достойным словом, не убоялся клейма – «раб царский». «Витиям» – политиканам, поливавшим Россию грязью, он ответил имперски-гордо:

И дальше:

И – ……

За полгода до смерти Пушкин творит «Молитву» – покаяния: «Отцы пустынники и жены непорочны…» Предчувствия… Православные люди русские слышат эти предчувствия, готовятся. И вот, – подведение итога, самоутверждение, отдание творческого дыхания своего – Богу:

Тут – вера. Тут и определение искусства, как служенье Богу. Этим подчинением веленью Божию Пушкин скрепляет себя навеки с недрами, которые его родили. Здесь Пушкин утверждает правду народную, заветное назначение его – «служить добру»:

И – далее…

Да, он знает крепко, что нерушимо спаян с родным народом, и знает – чем– всем естеством народным, чем жив народ. Это – завещание, завет: «Я, Александр Пушкин, веленью Божию послушный, навеки с вами, со всею великой Русью, – ваш».

Воистину, он наш, навеки!

Томление по «мирам иным», разлитое в сказаньях, в стихах духовных, томленье земным, тяга к «неведомому Граду», наши провалы в грех и устремленность к небу, извечная наша неприкаянность и порыв, именуемые в мире «ам сляв» – это и в Пушкине. Скука земным, усталость от земного… – «давно усталый раб, замыслил я побег в обитель дальнюю…», порывы – «в соседство Бога»… Вот оно, сияющее, заоблачное:

Что это? Сущность живая наша. Как же ему не верить! Он наш Пророк и наше откровение – Завет.

Есть у народов книги вдохновенных, гениев, пророков. В годины поражений и падений народы черпают в них силу. У нас – он, Пушкин. Если бы мы спросили свое сердце – чего хотим? – оно сказало бы – «самостоянья своего»! Самостоянье – Пушкина слово:

Уразумеем ли нашего Пророка? Столько претерпев, нельзя оставаться прежним: надо склониться перед святыней, единым сердцем. Страдания умудряют, обновляют. Мы должны раскрыть, наконец, тайну Пушкина. И мы раскрываем ее: он сам ее нам открыл – собой. Вот оно, «явление чрезвычайное», «пророческое»! – в Пушкине раскрывается Россия. Томимы духовной жаждой, мы влачились в пустыне мрачной, и вот – Серафим, «на перепутье нам явился»! И мы с восторгом примем «угль, пылающий огнем». И тогда, как откровение, мы прочтем: