Александр Грин - Том 2. Рассказы 1913-1916

Больной повернул голову.

– Не знаю, – с усилием проговорил он. Помолчав, Рябинин продолжал, морщась от надоедливой мухи: – Голова распухла, и весь я как будто распух, отяжелел и… разбит. Был мерзкий сон… Я видел себя лежащим на шоссейной дороге, связанным по рукам и ногам. По мне проезжали возы… Тысячи возов. Они ехали тихо, один за другим… головы лошадей упирались в задки телег… и массивные ободки колес врезывались в меня.

– Ужасный сон, – подобострастно сказал фельдшер.

– Комната потихоньку кружится слева направо, – неожиданно заявил Рябинин. – Нельзя ли остановить ее?

– Успокойтесь, это ваше больное воображение, – оглядываясь, возразил Скуба. – Все стоит крепко на своем месте.

– На фабрике все по-прежнему? – устремив глаза в потолок, спросил Рябинин.

– Ах! – не отвечая на вопрос и захлебываясь осторожным смешком, подпрыгнул Скуба. – Знаете, я расскажу вам забавную историю. Старший монтер Чиликин со своей молоденькой мачехой… ей-богу! Отец погнался за ним с ружьем, а он, выскочив в окно, кричит: «Я, батя, родственные узы скрепляю!»

– Неужели?

– Представьте. Так и сказал. Скуба, хихикая, блестел глазами.

Болезненная гримаса смеха появилась на восковом лице инженера. Он, приподнявшись, разразился глухим кашлем и сунулся головой в подушку, сказав:

– Скверно. Пожалуйста, принесите мне стакан чаю. В столовой.

Рябинин лежал лицом кверху, время от времени слабо шаря руками по одеялу, как бы сбрасывая невидимую тяжесть. Через минуту он снова впал в бредовое, бессознательное состояние.

Скуба появился, держа в вытянутой руке стакан чая, а следом за ним вошел церковный староста фабричной церкви и, вместе с тем, токарный мастер – Филиппов. Это был плотный человек с круглым, веснушчатым лицом, стриженный по-казацки, в кружок.

– Смотрите, – шептал Скуба, – как скрутило-то его, а?

– Д-да-с, д-да-с… – промычал Филиппов, – так-с…

– С-с-с! – зашипел Скуба, ставя стакан на стол. – Заснул, что ли?.. Просила меня сестра посидеть с ним. А вы как?

– По ягоды хожу. Полпуда варенья жена сварила.

Они говорили шепотом.

– Новый пасьянс узнал, – сказал Скуба, – вот интересный. Я карты с собой завсегда ношу, езжу в Парголово, так уж в «двадцать одно» постоянно с чухной играю.

Он, мусля пальцы, стал раскладывать карты.

– Тройку сюда, – советовал Филиппов, углубляясь в занятие. – Выгоднее туза взять.

Рябинин, очнувшись, закашлялся. Филиппов, сочувственно тараща глаза, подошел к кровати.

– Эка вы нас пугаете, – безразличным голосом произнес он, – хворать вздумали, нехорошо, Алексей Федорович!

– Да, скверно, – узнавая Филиппова, прошептал Рябинин, – временами мне кажется, что я уже умер. Одеяло давит меня. Мне жарко… а руки… мерзнут. Я скоро умру.

– Тьфу, тьфу! типун на язык, – сказал Филиппов, – чего еще выдумаете! Еще нас всех переживете.

– Нет, я умру, – упрямо заявил Рябинин.

– Крепитесь, крепитесь, – басил Филиппов. – Господь… все в руке божией.

– Я знаю, что умру. – Рябинин усмехнулся. – Все равно.

– Нет, уж вы, пожалуйста, не расстраивайтесь, – говорил, словно торгуя ненужную вещь, Филиппов.

– Звук каждого слова болезненно отдается в мозгу, – сказал, помолчав, Рябинин, – но мне хочется разговаривать. Мне как будто немного легче. А знаете… я думал… Ничего нет.

– Как-с? – не понял Филиппов.

– Я говорю, – как бы разговаривая сам с собою, продолжал Рябинин, – что… ничего нет… простая штука.

– Это где же? – вставил фельдшер.

– Там. – Рябинин криво и неохотно улыбнулся. – Там… за гробом… как это принято говорить.

– Как нету? Есть… – недоумевая, сказал староста. – Все есть.

Рябинин сделал попытку мотнуть рукой.

– Рассказывайте! – Он как будто немного оживился, заговорив громче. – Бабьи сказки. Все чепуха. «Земля есть, и… в землю…» Пожалуйте землю есть. Да. Когда будете умирать – увидите, что я прав. Я, это, знаете, не думаю, а чувствую. Тело мое в ужасе. Оно противится разрушению. Оно… осязает смерть. Я ничему не верю. Сегодня ночью я испытывал предсмертную тоску каждого мускула… каждого ногтя и волоса. Да. Страх смерти естествен… что же в нем предмет ужаса? Пустота. В молодости я резал индюшек, и, когда ловил… их… они кричали… раздирающим голосом… а когда… просто гонялся… из шалости – крик… был другой…

– Так-то, – возразил, чувствуя себя неловко от «умственного» разговора, Филиппов, – то, знаете… птица – курица там, индюшка. Они глупые.