Александр Грин - Том 2. Рассказы 1913-1916

– Ваш билет, – сразу настраиваясь вызывающе, с протянутой кверху рукой сказал помощник и посмотрел на матроса.

– Я билет потерял, – давясь словами, произнес Пыжиков, держа руки сложенными на коленях.

Он думал, что помощник затопает ногами и пригвоздит его к месту проклятиями, матрос загогочет, а бабы всплеснут руками, но этого не произошло. Помощник сказал:

– Где он сел?

– Усмотри за ими. – Матрос поболтал фонарем и прибавил: – Если билета не имеешь, возьми.

– Деньги есть? – спросил помощник. Он и матрос любопытно смотрели на Пыжикова.

– Нет денег, – упав духом, вполголоса сказал Пыжиков и сконфузился так сильно, что задрожали руки. «Вот сейчас, – стрельнуло в голове, – сейчас выругает».

Баба, открыв рот, вздохнула, перекрестила подбородок, бормоча:

– Господи Исусе.

Пыжиков сидел неподвижно, все больше пугаясь, и покорно смотрел на низенького, веснушчатого помощника, думая, что человек этот с такой хищно вздернутой верхней губой и белыми большими зубами, должен быть совершенно жестоким.

– Ссадить, – помолчав, сказал помощник и хотел идти дальше.

Пыжиков, гремя поленьями, спрыгнул с кожуха, обдергивая засаленную жилетку.

– Будьте так добры, – сказал он унылым голосом, не надеясь и грустно вздыхая, – провезите, пожалуйста; ей-богу, я первый раз… В Астрахани искал места, нездоров.

– Не могу, – быстро, не оборачиваясь, ответил помощник, – просите в конторе.

– Ну, ей-богу, что же мне делать, – защищался Пыжиков, – разве убудет… отец болен, прислал телеграмму, что же это? Пропадать надо…

Помощник шел сзади матроса с фонарем; матрос дергал спящих за ноги, говоря:

– Билет, билет, господа, приготовьте билеты.

Пыжиков замыкал шествие, причитал и просил.

– А, ну, господи… черт… хорошо, – сказал помощник, оборачиваясь, – ладно, не ссадим.

Пыжиков просиял, порозовел, улыбнулся взволнованно, мотнул головой и забормотал:

– Вот спасибо… Поверьте… никогда в жизни… я не просил… Что же делать?

Приятно ошарашенный и даже согретый душевно, он зашагал назад, остановился, ликуя, у машины и стал счастливо смотреть, как отполированная, сложная, стальная масса выбрасывала тяжелые шатуны. Душа его успокаивалась, а бездушная стальная масса казалась ему такой славной и доброй, согласившейся бесплатно везти его, машиной. Сон прошел. В густо набитом пассажирами третьем классе не было видно ни одной сидящей фигуры; в кухне на столе храпел повар. Взвинченный, все еще чувствуя себя уличенным и жалким, Пыжиков вышел наверх и сел у решетки, смотря в темноту.

В ветреной свежести реки угадывался недалекий рассвет. Гористый берег громоздил в ночном небе неясные свои склоны, усталый блеск звезд струился в водяной ряби длинными искрами, с невидимых плотов неслись суетливые возгласы. На палубе, кроме Пыжикова, никого не было; немного погодя из первого класса вышли две дамы, сказав: «брр…», а за ними, волоча ногу, мужчина в цилиндре, попыхивая сигарой, небрежно цедил слова. Пыжиков, сутулясь, смотрел на них, завидуя и вздыхая, вспоминал, что в паспорте у него написано: «не имеющий определенных занятий», и на левом сапоге дырка, и денег семнадцать копеек, и булка съедена.

«Отчего я такой несчастный? – подумал Пыжиков. – А ведь недурен и здоров… судьба, что ли?»

Дамы, кутаясь в теплые, белый и серый, платки, подошли к решетке, а спутник их стал позади. Сигара, по временам разгораясь, освещала усы, лицо и прищуренные глаза старого модника, и в то же время были видны, под кружевами, скрученные на затылке, тяжелые волосы дамы в белой шали. Люди эти представлялись Пыжикову презрительными, беззаботными, живущими непонятно и завидно легко.

Дама в сером сказала:

– Как это заметно и вообще… я не приняла бы ее…

– Почему? – возразил мужчина, склонясь к крученным волосам и вынимая изо рта сигару, – женщины так любят секреты, это лакомство, а вам… – Он покосился на Пыжикова и, согнув руку, прибавил: – Здесь дует, вы простудитесь, не пройти ли на другую сторону?

Дамы, зябко поводя плечиками, отошли, пропав в темноте; за белым пятном двигался огонек сигары, прозвучал грудной смех.

«Не нравится, что я тут сижу», – подумал Пыжиков, ухмыльнулся, вытянул ноги и стал мечтать. Пленительные женские фигуры рисовались ему спящими в теплых койках первого класса, где пахнет чем-то очень дорогим и все уютное. Пыжиков свернул папироску, но это была уже не махорка, а отличная великосветская сигара, дама же в белом пледе вышла за него замуж и зябла, а он сказал: «Дорогая моя, протяните ноги к камину; я прикажу ремонтировать замок».