Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Альберт

За что оскорблять меня, исправлять какъ дурнаго? думалъ онъ. Ч ѣмъ я дуренъ? Я никому зла не д ѣлалъ. За что же? Онъ невольно чувствовалъ злобу на Делесова и говорилъ себ ѣ: зa что, Богъ съ нимъ. Но потомъ опять приходилъ ему взглядъ общій людской на себя, и онъ мучался, мучался, усиленно стараясь унизить себя въ собственныхъ глазахъ. И все мысль, что одно вино и съ разу перенесетъ его сейчасъ опять на тотъ апогей счастія и величія, на которомъ онъ былъ, заставляла его желать однаго, вина и свободы. Въ эту 3-ю ночь онъ долго одинъ мучался, ходя въ своей комнат ѣ. Онъ плакать хот ѣлъ, но не могъ, тогда какъ звукъ [ 2 неразобр. ], но когда вс ѣулеглись, онъ инстинктивно пошелъ искать вина. Опять буфетъ запертъ, прошелъ на кухню и тамъ нашелъ ц ѣлый графинъ водки. Онъ выпилъ, выпилъ еще и началъ опоминаться. Весь вздоръ заботъ понемногу слеталъ съ его души, онъ вернулся въ комнату, легъ на постель. Мечты, его любимыя мечты о жизни въ Италіи съ девицей Малеръ ясно пришли ему въ голову, онъ почувствовалъ себя счастливымъ. – Сыграй что нибудь, Францъ, – сказала ему она, и онъ, вспомнивъ, что скрыпка спрятана въ чулан ѣ, пошелъ туда и, забывъ выдти оттуда, сталъ играть мотивъ, вдругъ пришедшій ему въ голову.

Въ середин ѣночи, еще во сн ѣ, Делесовъ услыхалъ надъ головой музыку. Сначала музыка эта составляла понятное явленіе сна; но понемногу пробуждаясь, вс ѣпрочія вид ѣнія сна изчезли, осталась темная комната, кровать, столикъ, полусв ѣтъ окна и надъ головой страстные звуки какого-то незнакомаго ему мотива. Звуки эти доставляли ему такое наслажденіе, что довольно долго онъ только слушалъ ихъ и не отдавалъ себ ѣотчета въ томъ, что это такое было. —

Догадавшись наконецъ, что это былъ Албертъ, онъ потихоньку всталъ и крадучись пошелъ по направленію звуковъ. Они привели его къ двери чулана. Приложивъ ухо къ двери, съ замирающимъ дыханіемъ и дрожа отъ холода, но не зам ѣчая того, Делесовъ долго стоялъ и слушалъ. Это д ѣйствительно былъ Албертъ; хотя мотивъ былъ совершенно новый, Делесовъ узналъ эту н ѣжную и страстную игру, притомъ слышалъ тяжелое его дыханье, изр ѣдка радостный см ѣхъ и странныя н ѣмецкія несвязныя восклицанія. – Превосходно! Прелестно! Вы геній! Ахъ Боже мой, я ничего подобнаго не слыхалъ! – говорилъ самъ себ ѣАлбертъ и радостно чуть слышно смеялся......

25 На другой день, 26 вообще на четвертый пребыванія Алберта у Делесова, они об ѣдали вм ѣст ѣдома. Албертъ былъ также изнуренъ, бл ѣденъ и слабъ. Онъ ничего не ѣлъ и, берясь за стаканъ, въ который Делесовъ налівалъ ему вино, робко взглядывалъ на хозяина. Онъ, казалось, хот ѣлъ говорить, но не могъ. Начавши р ѣчь, онъ вдругъ останавливался.

– А я нынче ѣду въ Донъ-Жуанъ, – сказалъ Делесовъ, – по ѣдемте право.

Албертъ ничего но отв ѣчалъ, а только изподлобья взглянулъ на Делесова.

– Право по ѣдемте.

Албертъ взялъ бутылку вина, налилъ себ ѣполный стаканъ и вдругъ, р ѣшительно стукнувъ по столу, сказалъ: ѣдемте! Все остальное время до театра онъ молчалъ и, какъ казалось Делесову, насм ѣшливо, изр ѣдка поглядывалъ на него. Передъ театромъ онъ попросилъ еще выпить, потому что иначе, говорилъ онъ, музыка слишкомъ сильно на него под ѣйствуетъ. Въ карет ѣоднако онъ держалъ себя смирно; только изр ѣдка Делесовъ зам ѣчалъ, что онъ вздыхалъ, пощелкивалъ языкомъ, производилъ губами звукъ челов ѣка, сбирающагося говорить, но не произнесъ ни однаго слова. Входя въ театръ, онъ видимо такъ зароб ѣлъ (несмотря на то, что по стараніямъ Захара онъ былъ весьма прилично од ѣтъ въ барское платье), онъ такъ зароб ѣлъ, что Делесовъ долженъ былъ почти за руку ввести его. Это состояніе бол ѣзненнаго испуга продолжалось до того времени, пока не заиграли увертюру. Тутъ онъ весь переродился, лицо его сд ѣлалось все вниманіе и радость. Онъ подпрыгивалъ на своемъ стул ѣ, улыбался, слезы текли по его щекамъ, и никого для него не существовало. Въ антрактъ снова на него находила робость, онъ испуганно оглядывался, опускалъ глаза и не выходилъ никуда съ т ѣмъ, чтобы не встр ѣтить кого-нибудь знакомыхъ. Во второмъ и сл ѣдующемъ акт ѣбыло тоже, Албертъ бл ѣдный сид ѣлъ подл ѣДелесова и плакалъ и таялъ отъ счастія. И страданія и радость такъ и отпечатывались на его лиц ѣ. Къ концу посл ѣдняго акта онъ такъ ослаб ѣлъ, что насилу могъ сид ѣть на стул ѣи только бол ѣзненно улыбался. Делесовъ н ѣсколько разъ долженъ былъ подталкивать за руку, чтобы вывести изъ партера, когда все кончилось. —

Садясь въ карету, Делесовъ пропустилъ впередъ Алберта, но Албертъ, какъ бы изъ учтивости, отказывался. Делесовъ вспрыгнулъ въ карету и далъ м ѣсто; вдругъ Албертъ изчезъ куда-то. Онъ выглянулъ въ дверцу: черная худая фигура Алберта рысью б ѣжала по подъ ѣзду и скрылась за угломъ театра. – Албертъ, Албертъ! – закричалъ онъ, но Албертъ не оглядываясь б ѣжалъ ужъ по темному переулку.