- Ну, ладно, скажи: кем был?
- Минометчиком. Командиром батареи быть приходилось.
Ну уж нет, теперь меня так просто не купишь - был бы командиром, хоть какие-то знаки различия на петлицы нацепили бы, а они чисты.
- Плиту таскал?
- Таскал.
- Вот этому верю. Раз плиту таскал, будешь таскать и рацию. Спина, вижу, крепкая.
Я ведь знал, что мне все равно другого не дадут, выбирать не приходится.
Так у меня появился подчиненный - первый и единственный в жизни, других не имел.
Из всей радистской премудрости Витя Солнышко усвоил на слух лишь две цифры - "двойку" и "семерку". Первая напоминала по звуку фразу: "Я на горку шла...", последняя - "Дай, дай закурить..." Но в нем сразу же открылся талант - быть там, где его не ждали.
В первый же день моего начальствования я высунув язык бегал по штабу полка, искал своего подчиненного. Был на кухне, был в землянке связных, сбегал в тыл к обозникам, всюду спрашивал:
- Не видали Солнышка?
Мне отвечали:
- Задери голову. Вон же висит, никуда не упало.
Наконец я рванулся к телефонистам, чтоб обзвонить все штабы батальонов, и увидел рядом с дежурным по коммутатору его, Солнышко, как всегда счастливо улыбающегося.
На другой день я встал пораньше, чтоб мой подведомственный штат не успел испариться, поднял с нар:
- Идем, буду учить, как разворачивать рацию.
Вышли в степь. Я стал показывать, как укреплять шесты, как разбрасывать усы антенны. Витя Солнышко потел, усердно бегал вокруг меня, присаживался у развернутой радиостанции, а я колдовал с высокомерным видом древнеегипетского жреца:
- "Тюльпан"! "Тюльпан"! "Тюльпан"! Я - "Клевер"! Я - "Клевер"! Как слышишь? Как слышишь? Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять... Пять, четыре, три, два, один... Как слышишь? Я - "Клевер"! Прием.
Щелчок переключателя, шорох и хруст в наушниках, а затем буйно-напористый голос с полковой радиостанции:
- "Клевер"! "Клевер"! Я - "Тюльпан"! Слышу вас хорошо. Прием.
И Витя Солнышко восторженно шлепал себя по ляжке:
- Ах ты, кузькина мать! Аж в ухо бьет...
Неудивительно - полковая радиостанция находилась в каких-нибудь пятистах шагах от нас.
Наконец я доверил Вите Солнышку микрофон, приказал:
- Сам установи связь.
Солнышко решительно взялся за дело:
- "Клевер"! "Клевер"! Эх, так твою перетак! Спутал... "Тюльпан"! "Тюльпан"! - заорал он на всю степь. - Как слышишь?!
- Слышу, дай бог. Даже без рации, - последовал ответ.
- Вот ведь техника! - умилился Солнышко.
Когда я доверил Вите упаковку питания, он от усердия такого наплел, что чуть не сделал короткого замыкания. Мне пришлось долго ковыряться.
Наконец анодные батареи были прикреплены к своим клеммам, аккумулятор - к своим, я поднял голову:
- Напортачил... Ну, вот... Все в порядке...
Однако не все в порядке. Вити Солнышка не было на месте. Там, где он сидел, - лишь примятая полынь. А только что, минуту назад, я слышал над ухом его виноватое сопение.
Справа, слева, спереди, сзади нет - исчез! Степь пуста, только в стороне возятся незнакомые артиллеристы с пушкой.
- Эй! - крикнул я слабо. - Хватит в прятки играть! Вылезай!
Не тут-то было. Спрятаться можно только в сурчиную нору, - степь как блюдо. И меня охватило отчаяние - кого это мне подсунули? Что у него вместо пилотки - шапка-невидимка на башке?
Как ни совестно, а пришлось связаться с полковой рацией:
- "Тюльпан"! Я - "Клевер"! Не сбежал к вам Солнышко?
- "Клевер"! Я - "Тюльпан"! Опять закатилось? Сочувствуем. Здесь вроде не светит...
- "Тюльпан"! Я - "Клевер"! Буду сворачиваться...
- Сворачивайся, "Клевер". Но как ты притащишься с двумя упаковками?
- Как-нибудь притащусь. Черт бы побрал помощника...
Я один свернул радиостанцию. Шесты, оттяжки, две упаковки по бокам я, груженный словно ишак, побрел к штабу с твердым намерением предстать перед лейтенантом Оганяном, потребовать: даешь другого!
Но едва я сделал пять шагов, как Солнышко вырос передо мной, потный, пыльный, с мазутным пятном на щеке, с широченной улыбкой - счастливый человек, не ведающий о своей вине.
- Артиллеристам помогал... В воронку ввалились...
И я непедагогично раскричался:
- Шалава! Ты и в бою такие нырки устраивать будешь? Сегодня же доложу! Полетишь к чертовой матери из радистов! С меня хватит. Пусть другие нянчатся!
А Солнышко задушевнейше улыбался: "Ты не тушуйся зря... Сам видишь, я прост, не хотел тебя обидеть".
Он взвалил на свои плечи и приемопередатчик, и набитую тяжелыми батареями упаковку питания, зашагал бодро, улыбаясь в открытую степь.
Читать дальше