Николай Тихонов: Вамбери

И снова шатался Вамбери всюду, собирая гроши на жизнь, и много людей, как песок, пропустил он сквозь свои руки. Время шло.

Однажды весной он вошел к фрау Шенфильд. Она обрадовалась ему и хотела угостить его кофе, но он отказался.

- Вы торопитесь, Вамбери? - спросила она. - Может быть, приехала ваша матушка? - Она давно умерла, фрау Шенфильд. - Тогда вы, может быть, спешите к своей невесте? - спросила она с улыбкой.

- Нет, - отвечал Вамбери, - я еду в Турцию, в Константинополь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда тоскует конь,

Он бьет копытом пол

Он непонятно зол,

Но ты коня не тронь,

Но ты коня не бей,

А выведи на луг.

А ты возьми седло

И выбери страну,

Дай шпоры скакуну

Увидишь, что болезнь,

Что всю болезнь его

Как ветром унесло.

ГРОМАДНЫМ, многоцветным лагерем раскинулся Константинополь. На холмах подымались похожие на шатры мечети. Как копья, в небо торчали белые минареты.

Ржание вьючных животных наполняло улицы. Их было так много, что казалось, будто вся страна куда-то переселяется.

Рядом с толстыми, раззолоченными людьми жили голые грязноволосые нищие, покрытые рубцами и ранами. У ног прохожих дымились жаровни.

Проходили красные, как раки, и синие, как павлины, солдаты. Дворцы султана были отгорожены от всех золочеными решетками. По зеленой воде Босфора бежали, обгоняя друг друга, остроносые лодки. Под их веслами в прозрачной воде играли диковинные рыбы.

Стук копыт, крики торговцев, приветствия и брань оглушали новичка.

В маленькой прохладной кофейне сидели греки, турки, арабы и персы.

На возвышение поднялся худой, смуглый, хромой человек. Наступила тишина. Не слышно было даже шороха передаваемых наргиле и чашек.

Человек читал нараспев с гортанными ударениями отрывки "Ашик-Гариба" ("Влюбленный иностранец"). Слушатели вскрикивали от удивления и восхищения. Кто это? - спрашивали они хозяина, - кто это? И тогда хозяин кофейни говорил с улыбкой: - Это один венгерец, он только что приехал в Стамбул и уже говорит по-нашему, как эфенди. Это не человек, а чудо.

Вамбери кончил стихи. Ему поднесли кебаба и пастирмы (жареного и копченого мяса).

Вамбери съел и ушел в соседнюю кофейню. Он жил, как хромая, смуглая птица, перелетая из одной улицы в другую, с базара на базар, и, так же как птица, зарабатывал себе на хлеб пением.

Потом он шел к венгерцу Песпеки, своему другу, в разрушенный домишко, на пустырь. У них на двоих был один ободранный диван.

- Одна половина ваша, - предложил ему Песпеки,- другая моя. Это называется цареградской роскошью.

- Но здесь очень холодно, - сказал Вамбери, - нет ли у вас какого-нибудь старого тряпья?

Песпеки с грустной улыбкой вытащил из угла большое пыльное знамя.

- Накройтесь этим, это вас наверно согреет. Под этим знаменем мы дрались за свободу Венгрии... Больше у меня ничего нет

Но знамя, согревавшее когда-то сердца, больше не грело. Оно уже стало простым куском материи.

С первыми лучами солнца Вамбери вскакивал и шел в город. Здесь перед ним лежал Восток, и он был нужен этому Востоку.

Слава об иностранце, говорящем по-турецки лучше турка, облетела город. С ним искали знакомства. Вамбери зазывали к себе чиновники и паши, чтобы у него учиться языкам Европы. Прошло четыре года.

Казалось, колесо судьбы круто повернулось. Из худого, скромного молодого человека Вамбери превратился за это время в здорового, сытого турка. С ним говорили писатели и министры.

Мидхат-паша, всесильный зять султана, рассуждал с ним о падении Ислама, о происках французов и англичан, об истории Турции. За его знание турецкого языка и турецкого быта он дал ему имя Решад-эфенди, что значит "верный".

- Почему вы не хотите поступить к нам на службу? - спрашивали его.

- Не для этого я боролся, чтобы после десяти лет голода и холода, обладая знанием десяти языков, засесть в кабинет чиновником. Я не могу принять службу султана - я состою на службе у человечества. С каждой новой главой о Турции я вписываю главу в историю человечества. Я привык бегать, и от сидения у меня затекают ноги. А потом я еще не видал Востока...

Турки качали головами и говорили, что он лукавей шайтана.

Однажды он шел по берегу Босфора через высокую зеленую рощу. Под деревьями сидел старый турок и сжимал в одной руке трубку с опиумом, а в другой держал чашку с кофе, размахивая ею по воздуху, чтобы охладить.

За деревьями прятались уличные мальчишки, следя за ним с хохотом.

Турок накурился опиума так, что ничего не понимал. Мальчишки подбирались к нему, втыкали в чашку длинные соломинки и высасывали кофе.