Александр Титов - Последняя мечта (рассказы)

Постные щи с ломтем черного хлеба кажутся вкусными. Странно: полдня продремал в школе, а есть все равно хочется!

Бабушка сходила в сарай, покормила поросенка, возвратилась с пустым ведром, воняющим кислым хлебом. Ругает "старых пьяниц". Те, в свою очередь, не обращают на нее внимания. Старики поссорились. Пал Иваныч обозвал дедушку "Рыковым" - за его бородку, а дедушка в отместку провеличал Пал Иваныча "Троцким". Вот-вот подерутся, и мне опять придется их разнимать. Бабушка держит наготове обтрепанный полынный веник.

- Отбереть Хрушшов поросенка! - причитает бабушка, усаживаясь в свой любимый уголок за печкой. - Вон какие громадные налоги наложил на яблони.

- Весь сад спилю под корень! - горячится дедушка. - И поросенка зарежу без всяких налогов...

- Из сельсовета на прошлой неделе приходили, записали и про яблони, и про поросенка, - всхлипывает бабушка. - Никуды таперича не денимси...

Пал Иваныч грохает жилистым кулаком об стол. Капуста разлетается по всей клеенке: не за это он, старый большевик, боролся! Он, Пал Иваныч, еще повоюет за настоящую советскую Россию. Надо, чтобы Советы правили, а не отдельные самодуры.

- Молчи, Павлушка! Молчи! - останавливает его бабушка. - Аль мало тебе было Колымы?

За невыученное стихотворение Василиса Авдеевна вполне законно поставила мне двойку. Завтра снова спросит. Если не выучу - вторую двойку поставит.

Беру с полки томик Пушкина.

- Почитай вслух! - просит дедушка. - Только не про осень. Она и без стихов надоела.

- Давай, шпарь... - поддакивает запьяневший Пал Иваныч.

Выбираю первое попавшееся: Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальный,

Как звук ночной в лесу глухом.

...Я читаю, оба старика беззвучно плачут.

Бабушка подметает пол. От веника, вместе с пылью, поднимается терпкая горечь.

Дедушка медленно поворачивает голову, вытирает покрасневшие глаза ладонью:

- Напиши, внучок, про нас, дураков, стихотворенье!

- Не лезь к ребенку, пушшай учитца! - Бабушка крестится на полку с учебниками.

Советует мне не обращать внимания на стариков: пьяные, болтают невесть что...

И как только советская власть терпит таких? Собаки в космосе летают, а у этих антихристов одна забота - раздобыть чекушку да поругать за глаза всех на свете начальников.

Пал Иваныч возражает: что такое космос - чепуха! Обыкновенная темнота.

Дедушка берет недоплетенную кошелку, заправляет в нее свежий лозиновый прут.

Таких прутьев у него целый пучок. Вчера срезал на задах огородов. Прутья терпко пахнут зеленой корой, духовитым осенним соком. Дедушка изрядно выпивши, однако пальцы его работают как бы сами собой, и кошелка тоже плетется сама.

Бабушка обхватывает булькающий чугун тряпкой и, задыхаясь от тяжести, несет его в сени.

Старики не обращают на нее внимания. Но вот дедушка огляделся, отложил на время кошелку, раскурил цигарку, заправленную крепчайшим самосадом.

- Наконец-то вынесла эти чертовы очистки! - облегченно вздыхает он. А то совсем дышать было нечем...

Дым от самосада такой резкий, что у меня начинают слезиться глаза. За окном смеркается короткий осенний день, строчек стихотворения не разобрать. Надо дожидаться, когда дедушка разожжет лампу.

Бабушка поторапливает: зажигай лампу, старый пень! Да не кури - дите Пушкина учит!

Пал Иваныч многозначительно поднимает указательный, изуродованный во время пыток палец.

- Пушкин, товарищи, это душа России! Зачем ему писать про нашу грязь и наши уродства, ежели он гений?

Я смотрю на едва различимую фотографию Белки и Стрелки и думаю о том, что когда-нибудь в космос пошлют школьника и вдруг этим школьником страшно подумать! - окажусь я?..

Дедушка пинает полынный веник. Говорит бабушке, чтобы взяла березовых в сарае.

От березы и запах приятнее, и метут они лучше. Встает, поправляет на стене вырезку с портретами собак - жалко! А ежели человек сгорит, еще жальчее будет...

От едкого дыма махорки, от пыли, поднятой полынным веником, слезы сами собой начинают капать из моих глаз на страницы книги с почти неразличимыми строчками стихов.

Пал Иваныч, опустивший было голову на стол и задремавший, с липким звуком отдирает от клеенки морщинистую щеку, тупо смотрит на меня выцветшими хмельными глазами.

- Не плачь, юный товарищ! Человек не сгорит ни в каком космосе, ни в какой ядерной войне. Партия не позволит сгореть. Потому что партия настоящая, коль осознала свои ошибки... Я - несгораемый революционер!.. Он стучит себя в гимнастерочную грудь с прилипшими к материи листочками квашеной капусты.