Виталий Бианки - О смешных зайчиках (сборник)

И тут мы с большой радостью узнали, что не только жив и здоров наш старый друг и охотник, но ещё и ведёт за собой самый отчаянный партизанский отряд из своих друзей-охотников.

– В такие-то годы! – подивились мы.

– А что ему годы, – ответил Иван Яковлевич, – на то и есть мужественный человек и герой, чтобы годы свои красить. Не берут его годы.

Председатель наклонился в сторону подпечья и сказал туда, в подпечь, тихо и ласково:

– Руська, Руська.

И как только вымолвил председатель это слово, из-под печи вышел здоровенный матёрый заяц-русак.

– Вот, товарищи, – сказал Иван Яковлевич, – этот заяц – не простой русак. Прошлый год я поймал его, – был меньше кошки. Держал в кадушке, на капусте вырастил, а когда осенью хотел к празднику зарезать, – что-то в этом зайце мне показалось: пожалел. И вот через этого зайца владею теперь ружьём.

– Значит, – сказали мы, – не ружьё принесло зайца охотнику, а заяц – ружьё.

– Кроме шуток, – ответил Иван Яковлевич, – истинно так, через этого зайца именно я своё ружьё получил.

И рассказал нам историю, как заяц Руська у начальника партизанского отряда Кумачёва съел сапоги.

Было это на переломе войны, когда немцы подходили к Москве, и их артиллерийские снаряды стали так недалеко ложиться от Меринова, что один попал даже в пруд. В это время отряд Кумачёва затаился в лесном овраге, а сам начальник, Филат Антонович, пришёл ночевать к своему ученику – председателю Ивану Яковлевичу.

– Какой же он стал теперь, Кумачёв, в партизанском-то виде? – спросили мы с интересом.

– А точно такой, как был, – ответил Иван Яковлевич: – рост – колокольня, плечи – косая сажень, ну, глаз, вы знаете, у него один, другой выбило пистоном, одноглазый великан, зато какие сапоги – американские, рыжие, на крючках. И вооружение полное, и притом ещё дробовик. «Зачем, – спрашиваю, – ещё и дробовик-то носите?» – «А для потехи», – говорит. Вот какой молодец! И годов шестьдесят с хвостиком.

Мы подивились. Хозяин опять нам повторил, что мужественный человек свои годы красит, и продолжал свой рассказ о том, как заяц сапоги съел.

Случилось это ночью, все уснули в избе, а Руська вышел из-под печи и принялся работать над сапогами начальника. Что он там нашёл себе, этот заяц русский, в том месте, где американцы своим способом соединяют голенища с головкой? За целую ночь заяц только и сделал, что начисто отделил голенища от головок. Русский заяц будто захотел понять, как надо шить сапоги на американский манер. Ну, конечно, и на головках и на голенищах тоже выгрыз пятнышки и вокруг сапогов за ночь наложил много орешков. Поутру первая встала Авдотья Ивановна. Как глянула, так и обмерла: на глазах её заяц кончал сапоги. И какие сапоги!

– Иван Яковлевич, – разбудила она мужа, – погляди, заяц что сделал.

– Что такое заяц? – спросил спросонья муж.

– Сапоги съел, – ответила жена.

Открыл глаза спящий – и не верит глазам. А русак шмыг – и под печь. Ужаснулись супруги. Шепчутся меж собой, ахают, тужат.

– Чего вы там шепчетесь? – спросил начальник, не открывая глаз. – Я не сплю.

– Батюшка, Оплат Антоныч, прости нас, беда у нас в доме, такая беда – сказать страшно.

– Что? Немцы? – вскочил начальник партизан и схватился за наган.

– Какие там немцы – заяц, заяц, родной… Погляди сам.

Поглядел начальник своим единственным глазом: головки и голенища лежат отдельно и вокруг пол усыпан заячьими орешками.

– Так это заяц мои сапоги съел?

– Так точно, батюшка, никто другой – заяц съел сапоги.

– Вредная тварь, – сказал начальник.

И надел сначала голенища, потом головки, концы же голенищ вмял под края головок. После этого оделся, умылся и зарядил дробовик.

– Ну, вызывай своего зайца на расправу. А то он и твои сапоги съест.

– Руська, Руська, – позвал хозяин.

И как невиноватый, заяц выходит, перебирает губами, глядит кругло, ждёт узнать, для чего его вызвали.

Партизан в него целится. И чуть бы ещё… партизан опустил ружьё.

– Ты сам убей его, – сказал он, – мне что-то противно в ручного зайца стрелять.

После того поклонился хозяйке, поблагодарил, простился и вышел. А ружьё так и оставил на столе заряженное, с взведёнными курками.

– Значит, – сообразил Иван Яковлевич, – надо сейчас зайца убить, а ружьё вынести хозяину.

Ничего не стоило зайца убить: сидит на месте, ждёт и что-то жуёт.