Владислав Титов - Всем смертям назло

- Н-не знаю... Раньше не знал, теперь знаю.

- Чего там... не знаю, знаю... Окажись тогда на моем месте и ты и Николай, вы просто забыли бы, что он есть, этот второй путь.

- На "пять-бис" загорелась лента транспортера, - медленно заговорил Гончаров. - Моторист, пацан девятнадцати лет, школу только окончил, испугался и убежал. Стоило ему встать, нажать кнопку и пригоршней воды погасить огонь... без малейшего риска для себя. Четверо шахтеров вернулись бы в тот день к своим семьям. А они не вернулись. Потому что тот, один, сбежал.

- Не может быть, - со страхом проговорил Сергей. - Как же он жить-то будет?

- А как живут предатели?

- Хватит об этом, - предложил Николай. - Рафик вон прячет превосходнейшее шампанское. Отметим, что ли, успех твоих крестников? Тебе можно, Сереж?

- Если б покрепче чего-нибудь...

- Коньяку хочешь? Я мигом!..

- Нет, Коля, я пошутил. От крепкого я плакать стану...

- Не дури, Сережка. Все страшное позади. Скоро домой. Там тебе такую квартиру отгрохали!..

- Ребята, я не вернусь на шахту.

- Как?.. Ты что, Сережа?.. Ты понимаешь, что говоришь?!

- К сожалению, слишком ясно...

- Нет, Рафик, ты послушай, что он надумал! Ты это сам или кто подсказал? Не пущу! - Николай вскочил со стула, расставил перед Сергеем руки, словно тот сейчас же, сию минуту, собрался бежать куда-то. Потом сел, притих на минуту, удивленными глазами уставился на Сергея. - Сережа, я ничего не понимаю, Ты обиделся? Тут же твои друзья, твоя шахта. Понимаешь твоя! За нее, за нас ты... - Гончаров снова вскочил, потряс руками, - кровь свою отдал, вот эти... чтоб жила она, мы жили! Нет, ты пошутил. Ну, скажи пошутил?

Сергей молчал.

- Рафик, что ты сидишь как истукан! Скажи ему что-нибудь!

- Не надо кричать, Коля. Мне не до шуток. На шахту я не вернусь.

- Может, ты скажешь почему? - тихо спросил Рафик.

- Наверное, я не прав. Не знаю... Можете осуждать меня. А как мне жить, когда загудит шахтная сирена и вы пойдете на смену? Куда я спрячу свое сердце?..

- Чудак ты, Сережка! - улыбнулся Николай. - Не останешься без дела. Найдем... Поможем...

- Вот именно - найдете, поможете... И в ущерб своим делам будете нянчиться со мной. Вы сильные, но и в ваших глазах я вижу иногда жалость... Даже сейчас, после всего, "то я сказал, никто не вскочил и не надавал мне по морде... И право на пощечину себе я должен буду вновь отвоевывать... сам... всей жизнью. Чтоб как равного... сплеча...

Мамедов встал, прошелся по палате.

- Ты жесток к себе, Сережка.

- У меня было время обдумать свое решение. Я простился с шахтой. Поверьте - рвать сердце нелегко, но... на шахту я не вернусь...

А вскоре сентябрь закружил пожелтевшую листву по больничному двору. Зачастили унылые осенние дожди, и хмурое небо торопливо погнало вместе с тучами косяки перелетных птиц. Птицы летели на юг. Летели навстречу новой жизни. И было непонятно, почему в их криках слышалась неподдельная грусть и отчаянье.

Эти крики преследовали Сергея днем, будоражили по ночам сон. Он просыпался с тяжелыми думами и после долго не мог заснуть. Болели раны. Отчетливо, словно ничего не произошло, ощущались руки. Сергей сгибал пальцы, локти, кисти, чувствуя каждый сгиб, каждую складку кожи. Казалось, кончился длинный кошмарный сон, и сейчас он поднимет руки, проведет ими по лицу, сожмет колющие болью виски, пятерней расчешет волосы... Руки тянулись к голове и падали, невесомые, невидимые, опалив плечи огненной болью. Беззвучный, тягучий крик журавлиной стаи рвал тишину темной осенней ночи, невидимыми тисками давил готовое выпрыгнуть из груди сердце.

"Возьми себя в руки!" - властно шептал внутренний голос, и отчаяние отступало.

"Инвалид! - кричало оно строками пенсионной книжки, - Старушки со слезой на глазах будут смотреть тебе вслед".

"Не распускай нюни!" - кричал все тот же голос, от которого Сергей вздрагивал и менял направление своих мыслей.

17

Войдя в палату, Кузнецов нарочито бодрым голосом сказал:

- Ну вот, Сережа! Наступил час нашего расставания. Сегодня был консилиум. Учитывая твою просьбу, мы решили: можно выписываться домой. Григорий Васильевич, не глядя на Сергея, прошелся по палате, подошел к окну и, не меняя позы, отчетливо сказал: - Я желаю вам всего самого наилучшего, мужества, любви, счастья. - Он резко повернулся от окна, поспешно подошел к Сергею, стиснул его плечи. - Будет трудно - пиши... пиши, Сережа... - И быстро вышел из палаты.

Моросил серый, холодный дождь, в пожелтевших деревьях метался осенний ветер, рвал листья и бросал их на тускло блестящий, мокрый асфальт. Около больницы стояла толпа людей в синих больничных халатах, в наспех накинутых на плечи пальто и молча смотрела вслед двум удаляющимся человеческим фигурам.