Виктория Токарева - Рассказы и повести

- Перестань курить. Мне душно.

- А куда я пойду курить? - Борька несколько раз сильно затягивается, потом винтообразным движением тушит папиросу в пепельнице. Вокруг него зыбким голубым туманом плывет дым.

- Открой окно, - прошу я.

- Мне будет холодно спине.

- Эгоист! - Я чувствую, как от слез тяжело и неудобно глазам. - Ну почему вы все такие эгоисты?

- Это ты меня на "вы" называешь? - уточняет Борька.

В этот момент на кухне раздается грохот, будто выстрелили из ружья. Исходя из прошлого опыта, догадываюсь, что это с плиты свалилась сковорода. Она свалилась на бутылки из-под кефира, которые стоят возле плиты.

- Знаешь что, ты или бутылки убирай, или сковороду клади в другое место. Обратно у тебя все летит.

Борька любит слово "обратно": у меня "обратно порвались носки" или "ты обратно все делаешь наоборот".

Ночью я еду в Ленинград. Деньги мне дала Татьяна, причем довольно быстро, не выясняя смысла жизни.

- Спасибо, - сказала я.

- Пожалуйста, - ответила Татьяна.

Так и бывает в жизни, когда человек выручает человека. "Спасибо", говорит один. "Пожалуйста", - отвечает другой.

Я еду в свой город на чужую свадьбу, везу в подарок дымчатые очки, каких не достанешь. Сейчас, правда, осень, очки не нужны. Но ведь будет другое лето.

РУБЛЬ ШЕСТЬДЕСЯТ - НЕ ДЕНЬГИ

Возле метро "Новые Черемушки" в ларьке продавались шапки-невидимки. Шапки были бежевые с помпончиком на макушке, походили на лыжные. Их никто не брал.

Я стою в шапке-невидимке, стиснутый со всех сторон, и чувствую плечи своих современников.

Возле меня в минусовом расстоянии стоит деревенская женщина в шали и плюшевой жакетке. На шее у нее, как олимпийский венок, висит гирлянда сушек.

- Мать, - обиженно говорит кто-то за моей спиной, - встала, как памятник. Подвинься немножко!

Я включен, и там, где я стою, пустое место. Бабка двигается в эту пустоту, но она заполнена мной.

- Куда я подвинусь-то? - огрызается бабка. Она так оглушена городом, цивилизацией и своими узлами, что ничему уже не удивляется.

- У, деревня... - сердится человек за спиной.

Можно бы повернуться и двумя пальцами взять горожанина за нос, за самый кончик, чтобы умел расставлять в жизни акценты. Но, с другой стороны, стоит ли хватать за нос человека, который не умеет расставлять акценты и, видимо, сам страдает от этого? Ему от этого еще Хуже.

Я прохожу мимо вахтера без пропуска и направляюсь в свой корпус.

Институт у нас большой - целый город. Руководит институтом Копылов, лауреат трех Государственных и двух Ленинских премий.

Копылов - гений. Ему ничего не стоит выдумать новый самолет и открыть новый закон. При этом он не кричит "эврика", как Архимед, а просто откидывается на спинку рабочего кресла и делает пружинящие разводы руками в стороны.

Я завидую Копылову, как Сальери Моцарту.

Завидую потому, что он - гений, а я просто способный человек. Я, может быть, могу выдумать самолет, но на это уйдет много времени. Потому что я буду отвлекаться. А Копылов ни на что не отвлекается. Все остальное ему неинтересно. Но это не значит, что он растерянный и близорукий, как описывают ученых в литературе, роняет на ходу стулья и ходит в разных ботинках. Копылов точен. Никогда и никуда не опаздывает. У него потрясающие запонки с рубинами и модная стрижка.

Иногда я встречаю его и здороваюсь, а он отвечает и идет дальше. Я остановился возле ларька, повертел в руках шапку и спросил у продавщицы:

- А почему никто не покупает?

- Вигоневая, - равнодушно объяснила продавщица.

Я пощупал шапку: она действительно была не шерстяная и, видимо, холодная.

- Ну, будете брать? - высокомерно спросила продавщица. Она была молодая, с высокой прической и держала ее на голове гордо, как олени держат рога.

- А сколько стоит? - виновато спросил я.

- Рубль шестьдесят, - сказала продавщица. - Деньги, что ли? Больше пропьете, и толку чуть. А тут все-таки шапка...

Рубль шестьдесят - не деньги. А все-таки шапка...

- Заверните, - попросил я.

- Вам какую?

- Все равно. Можно эту...

Продавщица взяла шапку, на которую я указал, надела ее себе на голову и - пропала.

Я растерялся. Вообще меня удивить очень трудно, почти невозможно. Я тонко чувствую корни жизни, все могу понять и объяснить. Но здесь я ничего не мог понять.

Продавщица тем временем сняла с головы шапку и снова возникла.

- Включает? - равнодушно спросила она. Ей было все равно, каким товаром торговать.

- Не понимаю, - сознался я. Удивление и растерянность еще не осели во мне.