Антон Чехов - Рассказы. Повести. Пьесы

Значение «Мужиков» как явления общественного и литературного было огромно. Честное и правдивое изображение русской деревни, чуждое какой бы то ни было идеализации, вызвало ярость и негодование в реакционных кругах. А. С. Суворин записал в своем дневнике 27 апреля 1898 г.: «Здесь Чехов… Он мне рассказывал, что Короленко убедил его баллотироваться в члены Союза писателей, сказав, что это — одна формальность. Оказалось, что среди этого Союза оказалось несколько членов, которые говорили, что Чехова следовало забаллотировать за «Мужиков»… «Меня чуть не забаллотировали», — говорил Чехов» («Дневник А. С. Суворина». М. — Пг., 1923, с. 179).

По-своему не принял «Мужиков» Л. Н. Толстой. «Рассказ «Мужики» — это грех перед народом. Он не знает народа…» — говорил Толстой. «Из ста двадцати миллионов русских мужиков Чехов взял одни только темные черты. Если бы русские мужики были действительно таковы, то все мы давно перестали бы существовать» (ЛН, с. 519 и 521).

Но большинство современников встретили «Мужиков» восторженно. «Какую дивную вещь написал Антон Павлович — «Мужики». Это потрясающая вещь. Он достиг в этой вещи поразительно художественной компактности. Я от нее в восторге», — писал И. И. Левитан Μ. П. Чеховой (Μ. П. Чехова. Из далекого прошлого. М., Гослитиздат, 1960, с. 45). «Спасибо, громадное спасибо Вам за «Мужиков», — пишет доктор П. Г. Розанов 5 мая 1897 г. «Читал с огромным напряжением «Мужиков». Судя по отзывам со всех концов, ты давно не имел такого успеха» (Вл. И. Немирович-Данченко, май 1897 г.). Артист и драматург А. И. Сумбатов-Южин тогда же пишет: «…твои «Мужики» — величайшее произведение… Удивительно высок и целен твой талант в «Мужиках»… И везде несравненный трагизм правды, неотразимая сила стихийного, шекспировского рисунка; точно ты не писатель, а сама природа». М. Горький высоко ценил повесть за то, что она свидетельствовала, как «резко изменилось отношение литературы к мужику; благодушный мечтатель и лирик исчез, явились дикие, пьяные, странные «Мужики», и относил ее к тем произведениям, которые сыграли «гигантскую политическую роль» в жизни России («Горький и Чехов», с. 176 и 169).

На подводе (стр. 424). — В мелиховский период, когда Чехов работал в земстве и строил школы, он особенно близко и хорошо узнал жизнь сельских учителей. «Если я когда-нибудь напишу рассказ про сельского учителя, самого несчастного человека во всей империи, то на основании знакомства с жизнью многих десятков их», — говорил он Μ. М. Ковалевскому («Чехов в восп.», с. 448). «…мы разговорились о тяжелом положении народных учителей и учительниц, и я увидел впоследствии некоторые черты этого положения в художественной правде небольшого рассказика «На подводе»… — вспоминает писатель В. Н. Ладыженский (там ж е, с. 303–304).

Л. Н. Толстой, прочитав рассказ в газете, записал в своем дневнике: «Превосходно по изобразительности, но риторика, как только он хочет придать смысл рассказу» (Л. H. Толстой. Полн. собр. соч., т. 53, с. 172).

Человек в футляре (стр. 431). — Рассказ открывает цикл, в который помимо «Человека в футляре» входят рассказы «Крыжовник» и «О любви». Чехов предполагал написать целую серию рассказов о «футлярных людях», о чем 28 сентября 1899 г. оповещал А. Ф. Маркса: «…рассказы «Человек в футляре», «Крыжовник» и «О любви» — рассказы, принадлежащие к серии, которая далеко еще не закончена и которая может войти лишь в XI или XII том, когда будет приведена к концу вся серия». Однако другие рассказы этой серии не появились. Рассказ написан летом 1898 г., сразу по возвращении из Ниццы.

Многие мемуаристы указывают, что одним из прототипов «человека в футляре», учителя Беликова, был инспектор таганрогской гимназии А. Ф. Дьяконов, который «был божеским наказанием и для учащихся и для учащих, много лет держал в подчинении и страхе всю гимназию…» (П. Сурожский. Местный колорит в произведениях А. П. Чехова. — «Приазовский край», 1914, № 172, 3 июля). Как тип Дьяконов поразил, видимо, Чехова еще в детстве. Любопытно свидетельство М. Андреева-Туркина о том, как Чехов-гимназист копировал Дьяконова: «Антон надел отцовский черный люстриновый пиджак и фуражку и живо представил инспектора гимназии, Дьяконова («сороконожку»), быстро-быстро бегая по комнате, потирая руки и кивая изредка слева направо головой» (сб. «А. П. Чехов и наш край». Ростов н/Д, 1935, с. 30). Безусловно, Беликов — синтезированный художественный образ. В действительности Дьяконов был не чужд понятиям чести и человечности. Так, например, он «не мог примириться с новыми порядками и новыми веяниями» в гимназии 80-х гг., когда «требовалась организация сыска, шпионаж, доносительство», и ушел в отставку. Умирая, Дьяконов оставил свое немалое состояние «неимущим из учительской корпорации» (Воспоминания В. В. Зелененко о таганрогской гимназии 70—80-х гг. — ЦГАЛИ). Известно также, что одним из прототипов Беликова был редактор «Недели» М. О. Меньшиков, о котором Чехов записал в дневнике 1896 г.: «в сухую погоду ходит в калошах, носит зонтик, чтобы не погибнуть от солнечного удара, боится умываться холодной водой…» В рассказе отражены, кроме того, многие факты из жизни гимназии, например — маевки в роще Дубки под Таганрогом («А.Чехов и сюжеты», с. 16–17). Все эти сведения подтверждает и писатель В. Г. Тан-Богораз («Чеховский юбилейный сборник». М., 1910, с. 496–497).