Лев Толстой - Два старика

- Что ж, дома, что ль, он теперь?

- Дома, родной, на пчельнике, рои огребает. Хороша, - баит, - роевщина. Такую бог дал силу пчеле, что старик и не запомнит. Не по грехам, - баит, бог дает. Заходи, желанный, уж как рад-то будет.

Пошел Ефим через сени, через двор на пчельник к Елисею. Вошел на пчельник, смотрит - стоит Елисей без сетки, без рукавиц, в кафтане сером под березкой, руки развел и глядит кверху, и лысина блестит во всю голову, как он в Иерусалиме у гроба господня стоял, а над ним, как в Иерусалиме, сквозь березку, как жар горит, играет солнце, а вокруг головы золотые пчелки в венец свились, вьются, а не жалят его. Остановился Ефим.

Окликнула старуха Елисеева мужа.

- Кум, - говорит, - пришел!

Оглянулся Елисей, обрадовался, пошел куму навстречу, полегонечку пчел из бороды выбирает.

- Здорово, кум, здорово, милый человек... Хорошо сходил?

- Ноги сходили, и водицы тебе с Иордана-реки принес. Заходи, возьми, да принял ли господь труды...

- Ну и слава боту, спаси Христос.

Помолчал Ефим.

- Ногами был, да душой-то был ли, али другой кто...

- Божье дело, кум, божье дело.

- Заходил тоже я на обратном в хату, где ты отстал...

Испугался Елисей, заторопился:

- Божье дело, кум, божье дело. Что ж, заходи, что ли, в избу - медку принесу.

И замял Елисей речь, заговорил про домашнее. Воздохнул Ефим и не стал поминать Елисею про людей в хате и про то, что он видел его в Иерусалиме. И понял он, что на миру по смерть велел бог отбывать каждому свой оброк любовью и добрыми делами.