- В чем ваша религия? - спросил я. - Я ведь сказал, что я - воспитанник семинарии. - Ну? - Стало быть, я - атеист. - Я не могу согласиться с таким выводом, - сказал я. - Школы иезуитов не производят непременно Вольтеров. Впрочем, я слушаю вас. Продолжайте. - Кажется, я все сказал, - отвечал он. - Избавиться от гипотез, выйти из тюрьмы химер и помочь человеческому роду избавиться от них - вот что нужно. - Я не более вас охотник до гипотез, которые делаются суевериями, и до тех химер, которые становятся на пути человеческому разуму, - сказал я. - Так что может казаться, что мы с вами думаем одинаково, а между тем едва ли мы согласны. Впрочем, я бы желал, чтобы вы высказали точнее ваше мнение. - Хорошо, - сказал он, - вот оно: полное прекращение того, чт( спиритуалисты называют идеалом. Идеал - это сверхъестественность, а сверхъестественное должно быть изгнано из мира, значит, и из человека. Сверхъестественное в мире - это Бог, - уничтожим Бога; сверхъестественное в человеке - это душа, следовательно, уничтожим душу; нет ничего ни вечного, ни бессмертного. И эти истины поставим в основу воспитания. Я кончил. - Нет, вы только что начали, - отвечал я. - По-вашему, что же такое мир? - Одна материя. - А человек? - Одна материя. - Но делаете ли вы различие между такой или иной материей? - Я был бы безумен, если бы я делал это. Материя всегда равна материи. В этом главная основа равенства. - Ну, а организмы? - сказал я. - Организмы - это только виды. И виды эти, неизбежно являющиеся и слепые сами в себе, производят те миражи, которые составляют как бы лестницу, первую ступеньку которой вы называете умом, следующую - совестью, следующую - душой, следующую - Богом. Лестница эта устраивается всеми религиями. Ее-то надо уничтожить. Надо разбить все ее ступеньки: ступеньку Бог, ступеньку душа, ступеньку совесть, ступеньку ум и даже ступеньку организм. Долой организм, если он делается чудесным, если предполагают из различия организмов выводить преимущество одной формы материи над другой! Долой аристократию организмов: виды, которые исчезают, суть не что иное, как изображение ничего. Все делается атомом, атомом неразделимым и несознательным. Атом, который бы был выше других, был бы Бог. Кто говорит: материя, тот говорит: равенство. Материя всегда равна самой себе. Я пристально смотрел на него. - Стало быть, и комар, который летает, и репейник, который растет, и камень, который катится, равны человеку? Он на минутку задумался, но потом с полной честностью, которая казалась сильней его воли, ответил: - Хотя силлогизм ваш и жесток, но он верен. - Прямолинейные мыслители редки, - сказал я. - Вы рассуждаете совершенно последовательно с неизменной добросовестностью. Я не хочу злоупотреблять ею и потому отказываюсь от этой жестокости крайнего силлогизма. Будем говорить только о человеке, прилагая к нему ваши аксиомы: нет души, нет Бога, нет сверхъестественного, нет идеала, материя равна самой себе. Я буду говорить только об одной из бесчисленных сторон вопроса. - Я вас слушаю, - сказал он. - Какая, по вашему мнению, - сказал я, - цель жизни человека на земле? - Счастье. - Я же думаю, это - долг, обязанность, - сказал я. - Но дело не в моей мысли, а в вашей. Я отстраняю все сентиментальные рассуждения. На весах равенства материи насколько счастье одного человека превосходит в весе и в ценности счастье другого человека? - На нуль. - Прежде чем пойдем дальше, согласны ли вы с тем, что по логике для каждого поступка нужны непременно определяющие его мотивы? - Несомненно. - Продолжаю. Стало быть, если представляется случай, когда счастьем одного человека должно пожертвовать для счастья другого, - на весах, где будут взвешиваться эти два счастья, какое количества веса определит необходимость или законность жертвы одним для другого? - Нуль. - Следовательно, - сказал я, - наблюдая только материальный факт, в чем, по-вашему, единственная мудрость, человек не имеет никакого повода жертвовать собою, своим благом для блага другого человека? Всякое колебание, казалось, исчезло в его мысли. Он ответил мне спокойно: - Никакого. - И следовательно, - возразил я, - и никакого повода пожертвовать своим счастьем для счастья человеческого рода? Здесь Лерэ вздрогнул. - Если это касается рода человеческого, то другое дело. - Отчего? - сказал я. - Сумма нулей все-таки всегда будет нуль. Он на минуту замолчал, потом с некоторым усилием согласился со мной. - Истина всегда истина, - сказал он, - вы жестки, но ваш силлогизм верен. Я продолжал: - Я не обсуждаю ваших принципов; я только вывожу то, что из них следует. И вы сами шаг за шагом делаете этот вывод. Вы логически правильно думаете, и этого мне достаточно. Итак: человек есть материя, он происходит из ничего и возвращается к ничему. У него есть только жизнь; только эта жизнь принадлежит ему. Весь его разум, весь его здравый смысл, вся его философия состоит в том, чтобы пользоваться этой жизнью и сделать так, чтобы она продолжалась как можно дольше. Единственная нравственность есть гигиена; цель жизни - счастье. Цель жизни - наслаждение ею; цель жизни - в том, чтобы жить. Из этого можно бы сделать много выводов, но я не хочу их делать теперь; я ограничусь только тем, что спрошу вас: неужели вы истинно так думаете? - Да, я истинно так думаю. - Так что, если молодой человек, здоровый, отдает свою жизнь для одного или для многих людей, равных ему, своих ближних, таких же атомов и такой же материи, как он сам, то как вы назовете такого человека? - Болваном. Мы холодно расстались.
Читать дальше
