Лев Толстой: Отец Сергий

Потом он опустил полы и стал читать молитвы, креститься и кланяться. "Неужели одр сей мне гроб будет?" - читал он. И как бы дьявол какой шепнул ему: "Одр одинокий и то гроб. Ложь". И он увидал в воображении плечи вдовы, с которой он жил. Он отряхнулся и продолжал читать. Прочтя правила, он взял Евангелие, раскрыл его и напал на место, которое он исто твердил и знал наизусть: "Верую, Господи, помоги моему неверию". Он убрал назад все выступающие сомнения. Как устанавливают предмет неустойчивого равновесия, он установил опять свою веру на колеблющейся ножке и осторожно отступил от нее, чтобы не толкнуть и не завалить ее. Шоры выдвинулись опять, и он успокоился. Он повторил свою детскую молитву: "Господи, возьми, возьми меня", - и ему не только легко, но радостно-умиленно стало. Он перекрестился и лег на свою подстилочку на узенькой скамье, положив под голову летнюю ряску. И он заснул. В легком сне ему казалось, что он слышал колокольчик. Он не знал, наяву ли это было или во сне. Но вот из сна его разбудил стук в его двери. Он поднялся, не веря себе. Но стук повторился. Да, это был стук близкий, в его двери, и женский голос.

"Боже мой! Да неужели правда то, что я читал в житиях, что дьявол принимает вид женщины... Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! - он плюнул. - Нет, мне кажется", - сказал он и отошел к углу, перед которым стоял аналойчик, и опустился на колена тем привычным правильным движением, в котором, в движении в самом, он находил утешение и удовольствие. Он опустился, волосы повисли ему на лицо, и прижал оголявшийся уже лоб к сырой, холодной полосушке. (В полу дуло.)

...читал он псалом, который, ему говорил старичок отец Пимен, помогал от наваждения. Он легко поднял на сильных нервных ногах свое исхудалое легкое тело и хотел продолжать читать дальше, но не читал, а невольно напрягал слух, чтобы слышать. Ему хотелось слышать. Было совсем тихо. Те же капли с крыши падали в кадушку,, поставленную под угол. На дворе была мга, туман, съедавший снег. Было тихо, тихо. И вдруг зашуршало у окна, и явственно голос - тот же нежный робкий голос, такой голос, который мог принадлежать только привлекательной женщине, проговорил:

- Пустите. Ради Христа...

Казалось, вся кровь прилила к сердцу и остановилась. Он не мог вздохнуть. "Да воскреснет Бог и расточатся врази..."

- Да я не дьявол... - и слышно было, что улыбались уста, говорившие это. Я не дьявол, я просто грешная женщина, заблудилась - не в переносном, а в прямом смысле (она засмеялась), измерзла и прошу приюта...

Он приложил лицо к стеклу. Лампадка отсвечивала и светилась везде в стекле. Он приставил ладони к обеим сторонам лица и вгляделся. Туман, мга, дерево, а вот направо. Она. Да, она, женщина в шубе с белой длинной шерстью, в шапке, с милым, милым, добрым испуганным лицом, тут, в двух вершках от его лица, пригнувшись к нему. Глаза их встретились и узнали друг друга. Не то чтобы они видели когда друг друга: они никогда не видались, но во взгляде, которым они обменялись, они (особенно он) почувствовали, что они знают друг друга, понятны друг другу. Сомневаться после этого взгляда в том, что это был дьявол, а не простая, добрая, милая, робкая женщина, нельзя было.

- Кто вы? Зачем вы? - сказал он.

- Да отоприте же, - с капризным самовластьем сказала она. - Я измерзла. Говорю вам, заблудилась.

- Да ведь я монах, отшельник.

- Ну, так и отоприте. А то хотите, чтоб я замерзла под окном, пока вы будете молиться.

- Да как вы...

- Не съем же я вас. Ради Бога пустите. Я озябла наконец.

Ей самой становилось жутко. Она .сказала это плачущим почти голосом.

Он отошел от окна, взглянул на икону Христа в терновом венке. "Господи, помоги мне, Господи помоги мне", - проговорил он, крестясь и кланяясь в пояс, и подошел к двери, отворил ее в сенцы. В сенях ощупал крючок и стал откидывать его. С той стороны он слышал шаги. Она от окна переходила к двери. "Ай!" вдруг вскрикнула она. Он понял, что она ногой попала в лужу, натекшую у порога. Руки его дрожали, и он никак не мог поднять натянутый дверью крючок.

- Да что же вы, пустите же. Я вся измокла. Я замерзла. Вы об спасении души думаете, а я замерзла.

Он натянул дверь к себе, поднял крючок и, не рассчитав толчок, сунул дверь внаружу так, что толкнул ее..

- Ах, извините! - сказал он, вдруг совершенно перенесясь в давнишнее, привычное обращение с дамами.

Она улыбнулась, услыхав это "извините". "Ну, он не так еще страшен", подумала она.

- Ничего, ничего. Вы простите меня, - сказала она, проходя мимо его. - Я бы никогда не решилась. Но такой особенный случай.