Лев Толстой - Рабство нашего времени

Лев Николаевич Толстой

Рабство нашего времени

Вы слышали, что сказано: око за око и

зуб за зуб (Мф. V, 38, и Исх. XXI, 24).

А я говорю вам: не противься злому. Но

кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати

к нему и другую (39).

И кто захочет судиться с тобою и взять у

тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду

(40).

И кто принудит тебя идти с ним одно

поприще, иди с ним два (41).

Всякому просящему у тебя давай, и от

взявшего твое не требуй назад (Лк. VI,

30).

И как хотите, чтобы с вами поступали

люди, так и вы поступайте с ними (31).

Все же верующие были вместе и имели все

общее (Деян. апост. II, 44).

И сказал Иисус: вечером вы говорите:

будет ведро, потому что небо красно (Мф.

XVI, 2); и поутру: сегодня ненастье,

потому что небо багрово. Лицемеры!

различать лицо неба вы умеете, а знамений

времени не можете (3).

Взявший меч от меча погибнет (Мф. XXVI,

52).

Система, по которой действуют все народы

мира, основана на самом грубом обмане, на

самом глубоком невежестве или на

соединении обоих: так что ни при каких

видоизменениях тех принципов, на которых

держится эта система, она не может

произвести добро для людей; напротив,

практические последствия ее должны быть и

постоянно производить зло (Роберт Овен).

Мы очень много изучили и

усовершенствовали в последнее время

великое изобретение цивилизации

разделение труда; только мы даем ему

ложное название. Правильно выражаясь, надо

сказать: не работа разделена, но люди

разделены на частицы людей, разломлены на

маленькие кусочки, на крошки; так что та

малая часть рассудка, которая оставлена в

человеке, недостаточна, чтобы сделать

целую булавку или целый гвоздь, и

истощается на то, чтобы сделать кончик

булавки или шляпку гвоздя. Правда, что

хорошо и желательно делать много булавок в

день; но если бы только мы могли видеть,

каким песком мы полируем их - песком

человеческой души, то мы бы подумали о

том, что это тоже и невыгодно.

Можно заковывать, мучать людей,

запрягать их, как скот, убивать, как

летних мух, и все-таки такие люди в

известном смысле, в самом лучшем смысле,

могут оставаться свободными. Но давить в

них бессмертные души, душить их и

превращать в гниющие обрубки младенческие

ростки их человеческого разума,

употреблять их мясо и кожу на ремни для

того, чтобы двигать машинами, - вот в чем

истинное рабство. Только это унижение и

превращение человека в машину заставляет

рабочих безумно, разрушительно и тщетно

бороться за свободу, сущности которой они

сами не понимают. Озлобление их против

богатства и против господ вызвано не

давлением голода, не уколами оскорбленной

гордости (Эти две причины производили свое

действие всегда; но основы общества не

были никогда так расшатаны, как теперь).

Дело не в том, что люди дурно питаются, но

в том, что они не испытывают удовольствия

от той работы, посредством которой они

добывают хлеб, и потому они смотрят на

богатство, как на единственное средство

удовольствия.

Не в том дело, что люди страдают от

презрения к ним высших классов, но в том,

что они не могут переносить свое

собственное к себе презрение за то, что

чувствуют, что труд, к которому они

приговорены, унизителен, развращает их,

делает их чем-то меньше людей. Никогда

высшие классы не проявляли столько любви и

симпатии к низшим, как теперь, а между тем

никогда они не были так ненавидимы ими

(Рёскин).

ВВЕДЕНИЕ

Почти пятнадцать лет тому назад перепись населения в Москве вызвала во мне ряд мыслей и чувств, которые я, как умел, выразил в книге, озаглавленной: "Что же нам делать?" В конце прошлого 1899 года мне пришлось вновь передумать те же вопросы, и ответы, к которым я пришел, остались те же, как и в книге: "Что же нам делать?"; но так как мне кажется, что за эти 15-ть лет мне удалось более спокойно и подробно, в связи с существующими теперь распространенными учениями, обдумать предмет, который разбирался в книге: "Что же нам делать?", - то я предлагаю читателю те новые доводы, приводящие к тем же прежним ответам. Думаю, что доводы эти могут быть полезны людям, искренно стремящимся к уяснению своего положения в обществе и к ясному определению вытекающих из этого положения нравственных обязанностей, и потому печатаю их.