Дмитрий Григорович - Акробаты благотворительности

Он заснул тогда уже, как начиналось утро.

Проснувшись довольно поздно, Сережа крайне был изумлен, увидев дедушку в белом галстуке и черных панталонах.

– Дедушка, что с тобой?.. Куда ты? проговорил он, вскакивая с дивана.

– Необходимо сейчас же ехать… Мне теперь совсем хорошо, отвечал старик, надевая жилет и суетливо принимаясь за фрак.

Сережа побежал к Марусе, и оба начали его уговаривать; но все, что они говорили, было напрасно; Алексей Максимыч стоял на своем, упрямился, выказывал даже явные знаки неудовольствия, чего с ним прежде никогда не было. Сережа с трудом мог достичь того только, что поедет с ним, будет всюду его сопровождать и ждать везде, где будет ему угодно. Пока старик прощался с детьми и Марусей, уверял всех, что чувствует себя теперь как нельзя лучше, Сережа побежал умыться и причесаться, шепнув мимоходом Марьянушке, чтобы она скорее послала кухарку за извозчиком.

Алексей Максимыч велел везти себя прежде всего к графу.

Когда дрожки остановились перед подъездом знакомого дома, швейцар объявил, что граф только что изволил выехать. Граф и графиня отправились провожать молодого графа, который уезжал за границу; оба возвратятся только к вечеру, потому что кушать поедут в Петергоф, и карету приказано прислать к последнему поезду.

Зиновьев не показал только виду, но известие это приметно его взволновало. Не торгуясь с извозчиком, против своего обыкновения, он уселся на дрожки рядом с племянником и велел немедленно ехать на Парголовскую дорогу. Сережа догадался, что они отправляются теперь на дачу к Воскресенскому.

Расстройство дедушки было слишком очевидно, чтобы не пугаться дальности дороги, в такую жару особенно, но племянник воздержался, однако ж, от всякого замечания. Развлекать дедушку посторонними разговорами ему также не хотелось; он сначала было попробовал; старик делал только вид, что слушает; выражение его лица и взгляд ясно показывали, что мысли блуждали где-то далеко от предмета беседы… Коснуться причин настоящей поездки значило только растревожить окончательно старика; Сережа предпочел молчать, ограничиваясь тем, что подкладывал руку за спину соседа всякий раз, как на дороге встречался ухаб или камень.

Дача, занимаемая Воскресенским, имела свою историю. Она состояла из большого каменного дома и обширного старинного сада. То и другое подарено было когда-то одной знатной старушкой сиротскому приюту, который процветал здесь более тридцати лет, Внезапно кем-то найдено было, что место здесь низменно и сырой воздух отражается крайне вредным образом на здоровье сирот; за сим явились более положительные данные, сопровождаемые вескими цифровыми выводами о злокачественных свойствах места. Выводы эти, весьма красиво означенные на бумаге и скрепленные подписями, представлены были на рассмотрение комиссии, которая была временная , как большая часть комиссий. Возник вопрос о необходимости отвести другое место и выстроить на нем новое здание; тут же приложена была и смета. Цифры выходили крупные, но человеколюбивая мысль взяла верх над экономическими соображениями. Здание было воздвигнуто, сироты водворены, а бывшее их жилище перешло временно в то ведомство, где служил Иван Иваныч, и временно также , т.-е. во время лета, им стали пользоваться семейные чиновники. Один из них, более предприимчивый, устроил даже в бывшей столовой гимнастику для детей и каток для коньков с рулетками, имея в виду доставить развлечение взрослым своим товарищам, их женам и знакомым, наезжавшим сюда по праздникам. Иногда бывало здесь очень весело.

Алексею Максимычу больше здесь посчастливилось, чем у графа. Узнав, что Иван Иваныч дома, он проявил вдруг столько живости, что краска мгновенно выступила на лице его; даже на ушах и шее показался какой-то лиловый отблеск.

– Дедушка, успокойся Бога ради!., Сам доктор, помнишь, сказал, что вредно тебе волноваться, успел только проговорить племянник, слезая м дрожек вместе со стариком.

Алексей Максимыч осторожно отстранил его рукою. Сережа остановился, но с беспокойством стал следить за дедушкой, который, заметно припадая на левую ногу, торопливо зашагал к подъезду.

Черты старика снова покрылись бледностью, когда он вошел в кабинет Воскресенского.

При виде Зиновьева Иван Иваныч поспешно встал с места и пошел к нему навстречу с распростертыми руками; всмотревшись в лицо вошедшего, он, однако ж, остановился. В первую минуту Зиновьев от волнения не мог проговорить слова. Воскресенский этим воспользовался; он оглянулся назад к столу, убедился, что колокольчик на своем месте, и поспешил принять печально-расстроенный вид.