Дмитрий Григорович - Акробаты благотворительности

– Милостивые государыни, милостивые государи, заседание открыто! проговорил Иван Иваныч, придавая лицу скромное выражение человека, который тяготится видною ролью, но, в то же время, незаметно спрятал под стол левую руку и выразительно прижал указательным пальцем колено временного секретаря, сидевшего подле на углу стола рядом с казначеем.

Секретарь встал и приступил к чтению отчета о деятельности общества за последнее полугодие. Не отступая от данной ему инструкции, секретарь умышленно растягивал каждую фразу и останавливался, покашливал, на каждом периоде. Инструкция, внушенная заблаговременно секретарю и казначею, имела целью продлить заседание до последней возможности. Вопрос о жетонах должен был явиться к концу, когда уже не останется сомнения, что члены изнемогают от жары и усталости, осовеют от тоски и готовы на что угодно, лишь бы только их отпустили.

Чтение отчета успело уже отчасти произвести свое действие; действие это приметно усилилось при чтении казначейского отчета. Последний сделал известным, между прочим, что, хотя в кассе общества, несмотря на излитые благодеяния в течение шести месяцев, состоит налицо двадцать одна тысяча [8], но вообще дела общества нельзя назвать вполне блестящими и желательно было бы изыскать средства для их улучшения.

На этом можно бы остановиться и приступить к делу: большая часть членов сидела, как опущенная и воду; у всех почти лица багровели и лоснились; на одних изображалось томление, на других проступали явные знаки нетерпения; но Иван Иваныч этим, по-видимому, еще не удовольствовался,

– Милостивые государыни, милостивые государи! провозгласил он, привставая и упираясь ладонями на край стола, – позвольте мне сделать одно предложение: так как теперь самое жаркое время, все, кроме того, живут за городом и собираться очень трудно…

– Да… да!.. правда!.. Весьма трудно!.. раздалось в разных концах.

– Поэтому самому не угодно ли будет воспользоваться минутным перерывом, чтобы теперь же сообщить ваши замечания?.. Обсудив их, мы могли бы ограничиться сегодняшним заседанием и не собираться больше до приезда многоуважаемой председательницы, то есть до осени… И так, не угодно ли будет?.. Вы, кажется, имеете что-то сказать? обратился он, почтительно наклоняясь к княгине, которая выказывала знаки нетерпения.

– Да, Иван Иваныч; но можно мне воспользоваться случаем, чтобы спросить об одном деле, касающемся моего общества?

– Хотя это будет не совсем правильно, так как мы здесь по делам другого общества, но я надеюсь, присутствующие гг. члены не будут против этого… тем более, что у нас теперь перерыв… К услугам вашим, княгиня…

– Я хотела просить вас прислать на праздник, который я даю в Летнем саду, детей из вашего сиротского приюта; они мне нужны для томболы и для продажи…

– С величайшим удовольствием, княгиня; надо только знать, в какой именно день назначен ваш праздник?

– Он будет двадцать восьмого июля.

В эту минуту с той стороны, где сидела г-жа Шилохвостова, послышался шорох платья и, вслед затем, из-за ближайших голов, выдвинулось ее лицо, такое же почти красное, как цветы мака на ее пастушеской шляпке.

– Я не понимаю, что это значит, произнесла она кисло-сладким голосом, – тут какое-то недоразумение… Не ошибаетесь ли вы, княгиня?

– В чем? сухо спросила княгиня, едва поворачивая голову.

Присутствующие, из которых многие начинали уже чувствовать тяжесть в глазах, приподняли головы; послышался шепот, одни отыскивали глазами княгиню, глаза других с любопытством останавливались на г-же Шилохвостовой.

– В том, что ваш праздник назначен двадцать восьмого числа! бойко и решительно ответила г-жа Шилохвостова.

– Нет, не ошибаюсь! еще решительнее возразила княгиня, удостаивая наконец взглянуть на собеседницу, но так, однако ж, как бы сама сидела на верхушке башни, а собеседница копошилась где-то там внизу.

До сих пор г-жа Шилохвостова старалась сдерживать свои чувства; взгляд княгини произвел действие искры, попавшей в пороховой погреб.

– Позвольте! воскликнула она визгливым, дребезжащим голосом, – этот день мой и также в Летнем саду.

– Не знаю, ваш ли это день, только он мой, и я никому не уступлю его! промолвила княгиня, у которой при этом заострилась профиль и судорожно задвигались брови.

– у меня есть разрешение! крикнула г-жа Шилохвостова.

– У меня также!

– Протекцией, вероятно…

– А вы, вероятно, интригой! встрепенулась княгиня, как птица, заслышавшая выстрел.