Дмитрий Григорович - Акробаты благотворительности

– Все-с.

– Хорошо, ступайте туда; я сию минуту…

Но тут Иван Иваныч был неожиданно остановлен членом Комитета, госпожой Бальзаминовой, которая, как только его увидела, бросилась ему навстречу и, томно склонив голову, с мольбою в глазах и на лице, протянула ему об руки.

Госпожа Бальзаминова, лишившаяся мужа десять лет тому назад, не снимала с тех пор траура, убедившись, что черный цвет необыкновенно шел к ее круглому лицу, придавая ему интересную бледность; не производя, однако ж, никакого впечатления, она поэтому, вероятно, казалась всегда чем-то обиженной и готовой расплакаться; плакать, собственно, было не о чем: муж оставил ей прекрасное состояние и, несмотря на свои сорок лет, она пользовалась отличным здоровьем; слезливость могла также происходить от избытка чувствительности ее сердца: она постоянно болела за всех, отзывалась на все страдания, надрывалась от бессилия помочь всему страждущему человечеству. Сердце влекло ее рассыпать благодеяния не только в России, но и в Германии, куда ежегодно отправляла она в какое-то общество милосердия фунт сигарных обрезков, выпрашиваемых ею у всех, с кем только встречалась; щедротами ее пользовались круглый год безразлично все благотворительные учреждения Петербурга: комитет «призрения слепых старух» аккуратно получал от нее все носовые платки, выходившие из употребления; в больницу «Излечи мои недуги» посылала она то корпию в письменном конверте, то скляночку клюквенного морса; в «детский сиротский приют» отправляла всегда к Рождеству полфунта чаю и на каждого ребенка по два сухаря и по куску сахара; дом «трудолюбия» пользовался от нее старыми гарусными подушками, из которых можно было сделать подобие моха на кружки, куда становятся лампы; базары с благотворительной целью не знали, куда деваться от ее пожертвований. Она постоянно хлопотала о помещении в то или другое заведение какого-нибудь страждущего или неимущего; там пристроила свою кухарку, неожиданно лишившуюся зрения, здесь приютила сына кучера в награду за его усердие еще при жизни покойного мужа.

Она спешила теперь к Ивану Иванычу, имея настоятельную просьбу об определении двух девочек-сироток, оставшихся у нее на руках после смерти любимой прачки.

– Милый Иван Иваныч, милый, вы не откажете… проворковала она, пожимая ему руки.

– Все устрою, все… Только вот что, Любовь Николаевна: я делаю сегодня одно предложение; поддержите его…

– О, еще бы! еще бы! Можете ли вы предложить что-нибудь, на что бы нельзя было согласиться!

– Очень любезно с вашей стороны… Но, Любовь Николаевна, мы поговорим о вашем деле после заседания… Теперь нам пора…

– Пойдемте, пойдемте! Они вместе вошли в залу.

Ивана Иваныча тотчас же окружили. Раскланиваясь и пожимая руки, он, почти не останавливаясь, направился к высокой худощавой даме с восточным орлиным носом и энергическим взглядом. Это была княгиня Чирикова, также член комитета и, кроме того, председательница общества «Снабжения даровыми кормилицами служащих семейных лиц, получающих не свыше полуторы тысячи годового оклада». Она известна была всему Петербургу тем еще, что каждый, кто ей представлялся, получал, по три раза в течение зимы, конверт со вложением приглашения на ее базар и билета с надписью: цена пять рублей . При ее большом состоянии она могла бы действовать гораздо проще, именно: уделять на свое общество две-три тысячи из собственного кармана; но княгиня почему-то избегала этого способа, предпочитая ему тот, которым руководствовалась.

– Получила ваше приглашение и видите: приехала! с достоинством промолвила княгиня, делая глазами знак, приглашавший собеседника отойти несколько в сторону. – Но… но за это вы, надеюсь, не откажете в моей просьбе, добавила она, понижая голос.

– Приказывайте, княгиня…

– Вы поможете мне устроить одно дело..

– Душевно буду рад…

– Душевно или нет, но дайте слово…

– Вы, в свою очередь, не откажете поддержать в заседании мое предложение?

– Заранее согласна; только слово, дайте слово.

– Извольте, даю слово! Не угодно ли будет занять место, княгиня? Мы сейчас начнем… Милостивые государыни, господа, не угодно ли будет занять места? возвысив голос, проговорил Иван Иваныч, любезно указывая присутствующим на ряды стульев.

Княгиня, г-жа Бальзаминова, знакомый уже нам Стрекозин, его товарищ, красивый камер-юнкер, которому отец отказал в деньгах на поездку за границу, и еще некто барон Шлиссельбург, непременный член всех возможных обществ, никогда ничего не говоривший, но приезжавший всегда первым и уезжавший последним, заняли ближайшие места, как члены комитета. Дальше разместились остальные члены; между ними рельефно выдвигалась толстая г-жа Шилохвостова, которая уже теперь тяжело дышала от жары и также от беспокойства, чтобы пот, струившийся по ее лицу, не причинил повреждений ее румянам и пудре.