Николай Амосов - Мысли и сердце

«Оценить поведение человека можно с позиций высшей системы, в данном случае - общества. Оценка сложная. Нужно подсчитать количество человеческого счастья, которое получает общество в результате тех или иных действий». Это он так примерно говорил.

А как рассчитать счастье? «Баланс», как он любит говорить. Счастье - это только крайнее возбуждение центра приятного. А обычно - просто удовольствие от жизни. Если ничего не болит, сыт, любим, не притесняем. Все добивался от меня - какими физиологическими тестами определить? Думаю, что можно, но разве я физиолог? Вот если просуммировать во времени счастье твое, близких, окружающих, всех людей, и даже будущих, от твоих поступков, то это и есть мера добра. А несчастье можно тоже сосчитать - это зло. Суммировать с обратным знаком.

А смерть - это как?

Он и на это отвечал. Говорит, нужно приблизительно прикинуть, сколько бы человек прожил, с каким средним уровнем счастья. Будет какое-то число. Его и взять со знаком минус. Это зло смерти. Его можно списать на природу - если болезнь, или на человека - если убийство. Как сегодня.

Арифметика эта для врача весьма полезная, да и для всех стоящая. Он и цифры собирался под это подвести, но, наверное, не успеет.

Две жизни, несчастье близких - затухающее, но может быть на много лет. Все со знаком минус. Три спасенные жизни, из них двое - сердечные больные, - неизвестно, надолго ли. Это со знаком плюс. Удовольствие их родственников - тоже. Баланс, думаю, будет отрицательный. К этому еще добавить ущерб для больных от моего падения… Вот цена аварии, цена моего поступка. Без всяких эмоций.

Но если бы камера удалась? Были бы одни плюсы. То есть ошибки, наверное, иногда допускались бы, но общий баланс несомненен.

Значит, нужно камерой заниматься и дальше.

Нужно, только умнее. И уже не мне. Не мне!

Хватит!

Совсем темно. Включим лампу. Уже почти девять часов. Уже вон сколько времени прошло с того момента.

Выпить бы сейчас! Может быть, сходить попросить спирту у Марины? Частая история среди хирургов. Стопочку после неудачной операции. И после удачной - тоже. Нет, до такого еще не опускался.

Ограничимся сигаретой.

Кто-то стучит. Олег.

– Что пришел? Тоже докладывать о прокуроре?

– Нет, больным становится хуже. Давление падает, пульс урежается. Что-нибудь будем делать? Может быть, в артерию кровь перелить?

– Ничего не нужно. Я сейчас сам посмотрю. Ты все сдал прокурору? Наверное, записи такие, что стыдно показать.

– Не так чтобы стыдно. Все больные с синими пороками записаны в книгу. На тех, которых лечили, - почечная, оба оперированных, - показал истории болезни. Он просил сделать копии.

– Пошли.

Вечерняя клиника. Ребятишек укладывают спать. В раздаточной убирают посуду после ужина. Делаются вечерние назначения. Все как обычно. Издали слышно, как работают аппараты искусственного дыхания.

В палате полный свет. Так неприятно режет глаза после полумрака коридора. Иначе нельзя, нужно смотреть за аппаратами.

Лежат как забинтованные мумии. Около Алеши сидит мать, смотрит в одну точку, неподвижна. В ампулах капает кровь.

Нина сидит перед электрокардиоскопом, периодически нажимает кнопку и смотрит, как зайчик вычерчивает кривую. Шепчет мне:

– Пульса уже нет. Давление не измеряем. Молчу. Нельзя нарушать тишину.

– Скажите мне, когда остановится сердце.

Что она думает - мать? Вспоминает? Вся жизнь ее мальчика проносится перед глазами. Так я предполагаю - ведь именно так пишут во всех книжках… Скорее бы.

В коридоре. Сигарета, с Олегом.

– Где другие?

– Мать в ординаторской, не может видеть. Муж где-то здесь. Вышел покурить.

Покурить - это хорошо.

Опять бреду в кабинет.

Темнота в окне. Дни уже короткие. Что-то еще лезет в голову, мелкое.

Все дела сделаны. Все эмоции выданы. Усталость. Горечь во рту. Тоска. Даже скука. Да, скука. Наверное, если самому умирать и вот так ждать - будет скучно. Скажешь: «Скорее!»

Когда впереди еще такая череда неприятностей, не хочется жить. Ты просто слабый человек, что тянешь эту волынку. Так бы все было красиво! «Не в силах перенести…»

Перестань. Уже много раз ты мусолил эту мысль. Не будь смешным.

«Тщета жизни». «Муравейник» - это все пошло, избито.

Муравейник - да. Когда смотришь с большой высоты - небоскреба или Эйфелевой башни, - то люди, машины бегают, суетятся, как муравьи.

И это все известно. Сотни раз писали. Но что же тогда думать человеку? Вот в такие минуты, когда делать ничего не можешь (бессмысленно!), когда говорить ни с кем не хочется, все известно, что скажут, когда впереди крики матерей, потом похороны, потом комиссии, следствие, даже суд…