В. Яковлева - Ради жизни на земле (сборник)

Выпитые сто граммов настраивали на откровенный разговор. Борисенко вздохнул:

— Спеть бы, что ли? Что-нибудь задушевное, близкое, родное.

Но в это время в темном далеком углу землянки что-то зашумело, затрещало, потом раздался приглушенный, шипящий звук и послышался голос, который стал выводить надсадно, измученно, устало:

Оказывается, Вася завел недавно подобранный на одном из хуторов старенький патефон с одной-единственной, в двух местах расколотой пластинкой.

— Ерунда, — зло махнул рукой Борисенко. — Подцепил дрянь и таскается с ней. Кому нужна такая нудь?

Удивительный этот юноша — Павел Борисенко. Правильно кто-то сказал, что война явилась тем оселком, на котором очень остро отточились, ясно, отчетливо обозначились все чувства человека, все грани его характера. Я это хорошо теперь вижу на примере своего товарища.

Комбат подзывает ординарца и приказывает выбросить пластинку.

— Нам, солдатам, такие песни не подходят, — сказал он. — Это такая слизь, Вася, одна тоска и скука. — Потом предложил мне: — Помогай, а я начну. Вполголоса, тихонько, просто для себя.

Комбат оперся обеими руками о пошатнувшийся и скривившийся стол, слегка сощурил глаза, глядя на огонь, и легко и свободно запел:

Вдруг остановился:

— Понимаешь, друг, за сердце берет!

Повернулся к ординарцу:

— А ну-ка, Вася, «Бьется в тесной печурке огонь».

Все время дремавший связист встрепенулся и повторил несколько раз:

— Я «Заря», я «Заря». Хорошо, есть. Товарищ майор, вас просят.

Борисенко кинулся к телефону.

— Слушаю. Порядок, полный порядок. Хорошо. Спасибо, вас тоже поздравляю.

Сел на прежнее место.

— Командир полка звонил. Через два часа наступаем. Замечено передвижение больших колонн противника. Наносим удар с фланга, откуда фашисты не ждут. Поздравил с Новым годом.

Тут же Борисенко отдал распоряжение, чтобы явились командиры рот за получением новой боевой задачи. Комбат взглянул на часы — было без десяти минут двенадцать.

— С нами идешь или поедешь в редакцию? — спросил меня майор.

— Что ты, какая тут редакция? С вами, конечно.

Вася начал убирать со стола, а мы с Борисенко вышли из землянки. Комбат тихо напевал:

Было темно и тихо, так тихо, что если долго постоять неподвижно, то услышишь, как падает крупными, тяжелыми хлопьями снег. С трудом верится, что где-то вот здесь, совсем недалеко, лежит целый батальон солдат. Скоро будет подана команда, и бойцы тихо, без шума и суеты снимутся с этого рубежа и ко всему привыкшие — к ночным неожиданным переходам, к дождям и бурям — пойдут навстречу врагу, чтобы внезапным ударом сбить его и уничтожить.

Комбат неотрывно и внимательно смотрел в сторону, где все сильнее и громче раздавалась ночная канонада. Он словно надеялся там что-то увидеть и запомнить. Потом я услышал его деловой, уверенный голос, каким он командовал в бою:

— Скоро, дружище, скажем: последние залпы. Последние залпы… Как это хорошо!

За окном вагона бежала выжженная зноем желтая степь. В голове офицера роились мысли: где-то далеко бушует война, и он, Альжан Джалгасбаев, учитель из Джамбула, скоро тоже будет на фронте. Ему дадут людей, и он поведет их в бой. Удачным ли он будет?

Через два дня Альжану пришлось увидеть суровую, без всяких скидок и поблажек войну…

Командир батареи пригласил недавно прибывшего офицера к себе на наблюдательный пункт.

— В случае чего… Вы, Джалгасбаев, принимаете батарею. Сейчас идите на огневые, знакомьтесь с людьми. Вечером встретимся…

Комбат хотел еще что-то сказать, но земля вокруг содрогнулась, со стен блиндажа посыпались мелкие комочки, в прорезы, сделанные для стереотрубы, вполз вонючий запах сгоревшего пороха. Второй вражеский снаряд разворотил бревна наката. Командир батареи, отряхнувшись, махнул рукой:

— По местам!

Альжан в сопровождении связного побежал на огневые позиции. Но не успели они удалиться и на сотню метров, как их догнал боец, бывший с командиром батареи на наблюдательном пункте.

— На НП, скорее, товарищ лейтенант. Там… — Солдат не мог сразу закончить фразу. Придя в себя, связист пояснил: — Все погибли: в блиндаж попал снаряд…