Иван Старчак - С неба - в бой

— Это наши, — решил Касимов.

Колонны продолжали сближаться. С порывом ветра до парашютистов донеслась немецкая речь. Лейтенант Касимов остановил группу, приказал приготовиться к бою.

— Без моей команды не стрелять, — сказал он.

Феликса Курлинэ, знающего немецкий язык, Алексей послал вперед.

Курлинэ стал что-то громко кричать. Ему отвечали.

Подпустив гитлеровцев метров на тридцать — сорок, Касимов скомандовал:

— Огонь!

Потом выскочил на дорогу с возгласом:

— За мной!

Ребята дружно навалились на фашистов.

Курлинэ увидел, как во время схватки Касимов вдруг выпустил из рук автомат, схватился за живот и упал на землю… Феликс Курлинэ принял командование на себя.

Вражеское подразделение не успело развернуться. Оно было полностью разгромлено. Единственный захваченный в плен солдат рассказал, что их взвод, состоявший из тридцати человек, был оставлен в тылу советских войск для выполнения разведывательных и диверсионных задач.

— А почему вы все в русских шинелях и полушубках? — спросил Курлинэ.

— Для маскировки надели…

Потом мы узнали, что, перед тем как столкнуться с нами, гитлеровцы напали на наши санитарные машины, уничтожили раненых, а их обмундирование забрали себе.

Десантников немцы приняли за своих, потому что незадолго до этого встретили свой дозор, с которым чуть было не вступили в бой. Старший дозора предупредил, что следом идут артиллеристы.

Рана Алексея Касимова оказалась смертельной. Он погиб, находясь, по сути, уже на освобожденной от противника родной земле.

В поле вырос еще один холмик. Сколько их уже насыпано на лесных полянах, опушках, вблизи дорог!..

Во Внуково вернулись самолеты, успевшие сбросить часть десанта близ Юхнова. Командир одного из экипажей доложил, что при заходе на посадку почувствовал на рулях глубины большое давление. Приземлялся на повышенной скорости. Осмотр машины ничего не дал: рулевое управление оказалось в исправности. Летчики и техники терялись в догадках. Причина этого явления стала ясной часов через пять-шесть, когда на командный пункт пришел Петр Нестеренко. Мы удивились: ведь он был среди тех, кто выпрыгнул над Юхновом.

— Ты же должен быть в тылу, — сказал я ему.

Нестеренко засмеялся:

— А я и был там.

— Как же ты очутился здесь?

Нестеренко рассказал, что произошло. Как только он после команды инструктора вывалился в дверной проем, парашют мгновенно раскрылся и стропами зацепился за хвостовое колесо. Как ни пытался Нестеренко высвободить его, ничего не получилось. От вращения волчком закружилась голова.

— Сперва я думал только о себе, — вспоминал Нестеренко. — Потом явилась мысль, что могу стать причиной гибели всего экипажа — вряд ли сумеет летчик совершить посадку, имея на хвосте такой довесок, как моя персона. Запасного парашюта я не взял, предпочел вместо него захватить еще десяток килограммов взрывчатки. И все-таки я решил перерезать стропы: лучше уж погибнуть одному, чем семерым.

Просто, как о чем-то обыденном, рассказал Петр Нестеренко об этом случае, а у меня мурашки по коже забегали. Я зримо представлял себе, как он пилил ножом шнуры. Временами его так сильно закручивало, что он лишался сознания. Петр перерезал девять строп, и тут из окоченевших пальцев выскользнул нож. Это произошло как раз в тот момент, когда самолет перешел на планирование. Может быть, от изменения режима полета, а возможно, от того, что часть креплений уже освободилась, парашют отцепился, купол его наполовину наполнился воздухом, и Нестеренко сумел сравнительно благополучно достичь земли.

На лесной поляне он быстро закопал парашют в сугроб и направился к ближайшей деревне. Там узнал, что аэродром Внуково совсем рядом, всего лишь в четырех километрах…

И вот Нестеренко здесь. Товарищи пророчили ему: два века жить будешь.

В первый день 1942 года мне пришлось расстаться со старшим политруком Николаем Харитоновичем Щербиной, с которым нас крепко связала боевая судьба. Мы вместе держали оборону на Угре, дважды побывали в тылу врага. Теперь его назначили комиссаром воздушнодесантного полка.

— Значит, покидаешь нас? — с грустью спросил я.

— Приходится, — улыбнулся он.

— Ну что ж, от всего сердца желаю боевой удачи. Может быть, за линией фронта встретимся.

— А еще лучше — в Берлине, — сказал Щербина.

Слова его оказались вещими. Весной 1945 года мы хотя и не встретились, но оба побывали у рейхстага. А пока я крутился как белка в колесе. Готовил к выброске в разные места небольшие разведывательные группы, планировал доставку 1-му гвардейскому кавалерийскому корпусу, совершавшему рейд по тылам противника, оружия, боеприпасов, продовольствия, фуража. Больше всего, конечно, уделял внимания десанту, предназначенному для действий в районе Юхнова. Его состав намного увеличивался. К нам прибыли бойцы из бригады Ковалева и 250-го стрелкового полка. На Внуковском аэродроме была сосредоточена чуть ли не вся транспортная авиация Западного фронта.