Ирина Гуро - Песочные часы

— Молодой человек, вы, может быть, все-таки выйдете из своей летаргии? И возьмете мой чемодан?

Тут только я заметил, что моряка уже нет и толпа вокруг нас поредела.

По инструкции я должен был передать — ему! ему! а не ей! — явки. Я сухо напомнил об этом.

— Да, знаю. Обстоятельства несколько изменились… — озабоченно уронила она.

Мы уже подымались по лестнице, я — с чемоданом, она — с сумкой, которую прижимала к себе, не давая ей свободно болтаться на ремне.

Кроме молний в глазах и смеха, я еще запомнил этот жест, и ничего более.

— Не только обстоятельства, как я вижу… — ответил я.

— А… понимаю: вы не ждали женщину! Да, в последний момент произошла «замена», как говорят в театре. Но я не думала, что это может вас так ошеломить!

Конечно, она все заметила. И слово «ошеломить» меня точно припечатало.

«Может быть, хватит уже насмехаться, пора заняться делом!» — думал я, но сказал только:

— Так куда же вы поедете?

Она назвала улицу.

— Посмотрим по плану, — предложил я.

— Не надо. Я знаю город, — она выговорила это так же четко, как только что — отзыв. И добавила: — Это далеко. Вы поедете со мной.

Мы вышли на площадь и остановились под деревьями. Она обернулась лицом к гавани, облокотилась на парапет. Мне не оставалось ничего другого, как поступить так же.

Теперь мы походили на влюбленную пару, тем более что она придвинулась ко мне вплотную.

— Можете говорить то, что вам велено, — она улыбнулась, словно ожидала услышать нечто забавное. Ну, это, я понял, на случай, если за нами наблюдают.

Я повторил пароль и назвал явки.

— Довольно, — сказала она, — теперь возьмите машину, только с ходу.

Это-то я и сам соображал.

Меня удивило, что она, не обращая внимания на шофера, вслух называла места, которые мы проезжали. Значит, она не скрывает, что жила здесь?

Я исподволь рассматривал ее. Она оказалась не такой молодой, как можно было предположить по голосу и особенно по смеху: лет тридцать наверняка.

Профиль у нее был энергичный: довольно крупный нос и выдвинутый подбородок. Когда она поворачивалась ко мне, я видел только одни ее глаза. Такая была их особенность: ничего уже больше не смотрелось. Глаза были цвета как бы табачного, но переливчатого, могли показаться и совсем зелеными. Превращения их были сродни игре света в воде. Но это все я потом сообразил: на свободе…

Потому что в ее присутствии свободы не ощущал: сидел как закованный. Злился на себя за это, но поделать ничего не мог: что-то в ней такое было, что парализовало меня.

Потом уже, много времени спустя, я близко подошел к разгадке этого моего состояния. Но это потом…

Она, не умолкая, болтала, вспоминая то и се, а проезжая вдоль бульвара над Альстером, сказала, что здесь происходило ее первое свидание.

И так естественно изливалась, что даже вышколенный шофер, мне видно было, стал улыбаться.

Я понял, что эта ее якобы открытость, общительность, даже болтливость — это ее метод и прием. И наверное — удачный. Потому что невозможно было заподозрить конспиратора в такой пустомеле бабенке.

Потом она замолчала, как будто воспоминания нахлынули на нее, и вынула из кармана платочек.

Я, конечно, ничему этому не верил, но вдруг увидел на ее глазах самые настоящие слезинки. «Наверное, у нее достаточно поводов для слез, чтобы их можно было вызвать в любую минуту!» — мелькнуло у меня.

— Как подумаю, что сейчас увижу дядю… — произнесла она так натурально, что я сам чуть не поверил в существование мифического дяди. — Здесь, здесь остановите! — закричала она, словно бы в волнении, а может быть, и в самом деле, — неужели стоило из-за с ходу взятого шофера так стараться? — обуреваемая чувствами.

Она остановила меня, когда я хотел расплатиться с водителем, и, видно, щедро дала на чай, потому что он поклонился чуть не в пояс.

Мы остались вдвоем на дороге, вернее, на развилке с какой-то «приватвег», как указывала табличка, — собственной дорогой владельца, вероятно, той виллы, башенки которой виднелись на холме.

Все вместе взятое было мне непонятно и внушало беспокойство: я просто не понимал своей роли.

— Тебя как зовут? — спросила она спокойно. Ни следа только что бушевавших эмоций! Только деловитость и сейчас уже ничем не прикрытая усталость.

Я назвал себя и почему-то добавил:

— К вашим услугам.

Она слегка удивилась, мне показалось, что она поняла, почему я произнес эту очень нелепую в данном случае фразу. И сам я только сейчас сообразил, что не знал, в какую форму облечь свое желание помочь ей: мне очень уж стало ее жалко. «Она же смертельно устала… Такое путешествие — это ведь не комфортабельный пароход. И напряжение… И может быть, действительно воспоминания».