Александр Былинов - Запасный полк

— Позвольте, товарищ комиссар... Я ведь — на фронт. Я совершенно... не пойму, право...

Щербак загадочно улыбался.

— Товарищ комиссар... Я давно подал рапорт. Я думаю, что меня не могут, не имеют права не отпустить... Я прошу вас поддержать...

— Об этом разговора не будет, — весело сказал Щербак. — Вы читали пьесу, опубликованную вчера в газете «Правда»?

— Так точно, товарищ комиссар. Читал и плакал, если поверите.

— Почему плакал?

— Не знаю.

— Так вот, товарищ старший лейтенант, в данный момент вам, как режиссеру, поручается постановка этой патриотической пьесы. Я-то знаю, чего ты плакал. Это слезы от души.

— Я не смею верить, — с трудом проговорил Аренский, чувствуя, как спазма перехватывает горло.

— Поверь, Аренский, право, поверь.

— Благодарю вас... Вероятно, это все же судьба моя.

— Опять судьба! — Щербак в сердцах хлопнул ладонью по столу. — Заладила сорока Якова! Не судьба, а политическая необходимость. И гляди, чтобы в постановке никаких идеологических вывихов не наблюдалось. Чтобы все было выдержанно и правильно.

— Но я ведь... Товарищ комиссар... Какое же это искупление вины? Ведь все знают...

Щербак нахмурился.

— Вы человек военный?

— Так точно, товарищ комиссар.

— Приказам подчиняетесь? Это приказ.

— Есть, приказ! — Аренский вытянулся, лицо его стало как бы моложе и мужественнее. — Разрешите в таком случае сесть?

— Садитесь.

У Аренского вдруг появилось множество мыслей, целый вихрь вопросов. Мозг его заработал лихорадочно. В нем уже просыпался профессионал-режиссер.

— Первый вопрос. Труппа.

— Труппа? — переспросил Щербак. — Труппа это очень просто. Дадим команду начальнику клуба. Он подберет людей с определенными данными. Конечно, заслуженных и народных артистов у вас не будет.

— Это понятно. К слову, они и не нужны нам. Еще вопрос. Театр?

— Конюшня, — сразу ответил комиссар. — Я уже продумал этот вопрос.

— Отличная идея!

Аренский изобразил на лице восторг, хотя совершенно не представлял, каким образом недостроенная конюшня — огромный дощатый сарай — сможет стать театром. Тем не менее он твердо знал, что театр будет жить. Он вышел из кабинета комиссара, и совсем иным показалось ему все вокруг. Он не без горечи распрощался со своей мечтой — на фронт. Но все мысли уже вертелись вокруг будущего спектакля. Он уже комплектовал труппу, перебирал в памяти знакомых офицеров, сержантов, бойцов, вольнонаемных, вспоминал женщин, способных играть, и вспомнил с надеждой Наташу, с которой особенно подружился в последние дни, и медсестру с красивым, широкоскулым лицом, подругу Борского, подумал о художнике Савчуке — ему-то можно будет поручить оформление спектакля, об образах пьесы, которую с волнением прочитал недавно, о сцене, занавесе, соффитах, музыке. Весь лагерь, раскинувшийся в песках, представился ему огромным зрительным залом. Спектакль должен потрясать сердца маршевиков, уходящих на фронт, воспитывать жгучую ненависть к врагу. Какое счастье прикоснуться к любимому искусству в эти трагические дни! Не было ли то, что случилось, счастливой судьбой, наградой ему за долгие дни и ночи мучительных раздумий и тревожного ожидания?

В спектакле Наташе досталась роль бесстрашной разведчицы Тони. Наташа никогда не играла на сцене и немножко страшилась предстоящего выступления. Впрочем, до выступления было еще далеко. Аренский лишь «прорабатывал» пьесу, читал ее вслух актерам полностью и по кускам, выхватывая отдельные сцены. Он называл это время «застольным периодом». Наташа не на шутку увлеклась предстоящим спектаклем.

Роль Тони глубоко захватила ее. Тоня молча любила. Шла на опасный подвиг. Произносила горячие слова о Родине.

Наташа вспоминала школу, где проходила практику, звонкоголосых пятиклассников, девочку с красным бантом, сидевшую на первой парте, непередаваемые школьные запахи... Потом эвакуация. Большой медный звонок лежит на подоконнике, отзвенев последний раз. В своем классе она нашла чей-то пенал, тоненькую голубую ручку в нем и полуистертый ластик. На доске остались слова, написанные мелом: «Кто при звездах и при луне так поздно мчится на коне...» Кто? Кто действительно мчится на коне так поздно? Она села за парту, едва удерживая слезы, увидела вдруг на черном лаке нацарапанное имя «Алик» и зарыдала. Все вокруг было детское, беззащитное, и сама она показалась себе ребенком, беспомощным перед лицом грозных событий.