— О каком враге вы говорите, герр Зиверс?
— О нас самих! — глухо произнес оберштурмбаннфю-рер. — Вот наш самый неумолимый враг. Он один способен поколебать нас на том славном пути, на который мы вступили.
Начальник Аненербе встал, словно ему нужно было набраться сил. Он уставился на портрет Гитлера в простой коричневой деревянной рамочке. Он смотрел, и в его глазах не отражалось никакого чувства к фюреру. Боялся он? благоговел? ненавидел? восхищался? Невозможно было сказать.
— Люди не вечны, Шторман, — продолжил Зиверс. — Но их идеи вечны. Сегодня мы должны действовать четко и бет промедлений. Нам в Аненербе прекрасно известно, что разум отвечает не на все вопросы. Слишком долго наша дорогая Европа страдает в тисках рационального образа мыслей нескольких французских философов-вырожденцев и мазохистского мистицизма приверженцев семитской религии. Мы знаем: корни нашего народа не там. Они глубоко в той земле, на которой мы родились. Мы должны копать все глубже и глубже, чтобы обнаружить их и суметь ими воспользоваться.
В первый раз, войдя в комнатку Штормана, Вольфрам Зиверс взглянул на него. Он заметил, что в панцире готового к повиновению члена СС прятался растерянный человек, который не понимал, чего начальник ожидает от него. Пришла пора объясниться.
— Мы в СС знаем, как выиграть эту войну и дать рейху тысячелетнее господство, — шепотом сказал старший офицер. — Не надо изобретать новых ракет, не надо придумывать хитроумные стратегии в кабинетах военного ведомства. Мы знаем, что у наших предков были другие, куда более радикальные средства для победы над врагами. Сегодня наша задача — найти Антикрест и уничтожить всех, кто нам сопротивляется. Однако в Берлине, даже в самых высших сферах, есть люди, которые думают не так, как мы. Мы с ними носим одну форму, говорим на одном языке, одинаково поднимаем руку в приветствии, но они — наши враги. Вы понимаете, Шторман? Слава богам, есть другие люди, и их все больше, которые разделяют нашу веру и полны решимости принести ей славу и торжество. Для блага нашей родины мы должны работать вместе и черпать в тайнах прошлого силу для будущего. Вы согласны, Шторман?
— Да… конечно, герр Зиверс, — ответил молодой человек, окончательно растерявшись. — Но чего вы хотите конкретно от меня?
Начальник положил ему руку на плечо. Сейчас, и только сейчас, его лицо осветила улыбка.
— Конкретно от вас? Я хочу, чтобы вы нашли абсолютное оружие — то, которое некоторые наши источники называют Антикрестом. Вы идете по следу викингов, и я верю в ваши способности: они велики, я знаю. Если СС раскроет секрет непобедимости викингов, нас ничто не сможет остановить. Откройте для нас Божий Молот, установите настоящую роль Роллона в саге о сыновьях Туле. Но вы, Шторман, должны все делать очень быстро и не давать ни секунды передышки тем, кто хочет вставлять нам палки в колеса. Я даю вам все полномочия. Не смущайтесь ничем: важен только результат. За рейхом гонится свора — мы не должны дать ей загнать себя. Но олень опасней всего, когда ранен. Мы люди лесные, Шторман, не забывайте! От наших предков мы сохранили искусство сражаться в тысячелетних дубовых чащах. Мы не имеем отношения к пустыне и смерти. Мы — воплощение жизни, но чтобы жизнь восторжествовала, сперва мы будем нести смерть.
Шторман счел себя обязанным отозваться на последнюю фразу: он приветствовал начальника, вскинув руку и слишком зычно для ночного времени выкликнув: «Хайль Гитлер!»
— Гитлер? — улыбнулся Зиверс. — Ну что ж, пожалуй. Итак, жду от вас результатов, и помните: ни малейшей слабости! В связи с этим я был вынужден посадить Харальд сена в камеру. Ненадежный человек. Сохраните его рукопись, используйте ее по вашему усмотрению — например, чтобы его допросить.
— Но он приехал сюда как друг… — нерешительно произнес Шторман.
— Я сказал вам, Шторман: никакой сентиментальности. Я на вас полагаюсь — не подведите меня. Мы, несколько человек из СС, отправились в этот бой и уже основательно ввязались в него. Мы решились, и никакой пощады не будет тем, кто не окажется на высоте доверенной ему миссии. Доброй ночи!
Зиверс вышел из комнаты Штормана, даже не взглянув на него. Молодой человек посмотрел на нелепое пресс-папье, стоящее на стопке бумаг. В первый раз он подумал, что свастика, пожалуй, не так крепка, как кажется. Потом он взглянул на рукопись Харальдсена. У него потемнело в глазах: а сам-то он будет ли на высоте своей миссии?
Читать дальше