Иван Новиков - Руины стреляют в упор

Глядя на сестру, тяжело переживала и Мария Федоровна. Витя похудела. Большие черные глаза ее стали еще больше, в них застыла боль чуткой, отзывчивой к чужим страданиям души.

— Что же, если надо помочь людям, то поможем. Много я не сделаю, но кое-что приготовлю.

Накопали молодой картошки, достали маленький кусочек сала, поджарили на нем зеленый лук, приготовили большую кастрюлю супу. На работу Витя не шла, а бежала. Она представляла, с какой радостью встретят ее раненые. От кастрюли шел вкусный, приятный запах.

За все дни оккупации ее маленькие, слегка пухлые, будто выточенные губы впервые осветились улыбкой. Раненые заметили, как похорошело похудевшее лицо, какими лучистыми стали большие черные глаза.

— Сестрица, вы так хорошо улыбаетесь, — сказал один боец. — Даже у нас на душе посветлело.

— К сожалению, очень мало оснований для улыбок и у вас и у меня...

— У вас тоже, видать, большое горе? — спросил боец.

— Большое. Я пробовала выйти из города на восток. Условилась с мужем встретиться под Минском, но разминулись. Потом я узнала, что шли мы с ним совсем рядом и не знали об этом. Даже ночевали в одной деревне — я в крайней хате, а он через три двора, по другую сторону Могилевского шоссе. В одной толпе даже были на станции. А потом начали бомбить немецкие самолеты. Не знаю, как я осталась жива... А его, говорят, убили. Будто бы видели мертвого... Ну, а нас фашистские десантники задержали и погнали обратно в город. Вот я и пошла в больницу, в которой работала до войны. Людям же надо помогать...

Слова, даже самые теплые, самые сердечные, не в состоянии передать чувств в таких случаях. Потому все молчали.

— Что же, мое горе, — тихо проговорила Витя, — только ничтожная капля в море общей беды. Не нужно говорить об этом.

— Да, беда наша общая, и выбраться из нее нелегко, — заговорил один командир, который до этого молча лежал в самом углу палаты. — В одиночку из нее не вылезешь. А если выкарабкаешься, то уже не человеком...

Все поняли, о чем он говорит. Как только у пленных немного заживут раны, фашисты погонят их в лагеря. Гитлеровцы пока что не знают, кто тут гражданский, кто военный. Да и вообще до больницы как следует еще не добрались. Бросили всех в эту яму, и кончено. А как проверять начнут, половину, если не больше, потащат на расстрел. Только предательством можно купить себе жизнь. А предатель разве человек?!

Однажды, придя домой, Витя увидела, что Иван Харитонович возится с чем-то в спальне возле комода. На комоде мигала керосиновая лампа, окна были тщательно завешены одеялами. В руках Ивана блестело лезвие бритвы. Витя тихо подошла и, став на цыпочки, заглянула через плечо. Иван лезвием бритвы осторожно подчищал чей-то паспорт.

— Что ты делаешь?

— Сложную операцию, — шутливо ответил Иван. — Старую женщину превращаю в молодого человека. Вы, медики, еще не дошли до этого, а я вот пробую... Может, и получится...

— Нет, правда, что ты надумал?

— Видишь паспорт? Он принадлежал какой-то старухе. Я подчищу его и сделаю документ Михаилу Львовичу.

В те дни на квартире Марии Федоровны Калашниковой прятался ее знакомый Михаил Либантов, еврей. Он не пошел в гетто и хотел выбраться из города, чтобы как-нибудь попасть в партизанский отряд. Но с его документами невозможно было показываться на улице. Иван Козлов решил сделать ему паспорт на имя русского.

Витя долго любовалась ловкой работой Ивана Харитоновича. Лезвие незаметно, микрон за микроном, снимало с бумаги написанные тушью буквы. Никогда в жизни не видела Витя такого. Тушь словно таяла, не оставляя после себя следов.

— Ты чародей, Ваня! — восторженно проговорила она, глядя на тонкую работу художника.

Она знала Ивана Козлова как хорошего артиста, талантливого художника-карикатуриста. Но о том, что он умеет делать такие дела, не догадывалась.

На другой день Иван Харитонович показал ей паспорт. Со снимка смотрел Либантов. Печати, штампы и подписи были точно такие же, как и на другом паспорте, который взяли для образца у знакомого. Витя вертела в руках документ, разглядывала его на свет и не могла заметить подделки.

— Ты, Ваня, и не представляешь, как нам пригодится твое мастерство! — обрадовалась она.

— Представляю. Теперь ты дашь мне работу.

— Наверно, дам. Только посоветуюсь...

В больницу откуда-то из леса привезли на машинах много раненых. Витя заметила, как один мужчина с забинтованной выше локтя рукой нес на спине в палату товарища. Потом осторожно опустил на пол и отдышался. Тот, которого несли, тяжко стонал. Когда Витя подошла к ним, чтобы сделать перевязку, человек с забинтованной рукой многозначительно подмигнул ей и показал на своего товарища: