Иван Новиков - Руины стреляют в упор

Подумав, снизу дописал:

«Страна тоже отблагодарит».

Мысль о воде пришла сразу, когда начал писать: пусть Фрида поможет ему. Она же моет пол и в камере и в коридоре — немцы боялись тифа и руками евреев наводили в тюрьме чистоту. А Жан сколько раз, после того как Фрида, вымыв камеру, уходила, припадал лицом к влажному полу и лизал, лизал сырой цемент. Пусть она не вытирает так сухо, и он хоть немного утолит жажду...

Около нар, в стороне от двери, — место более чистое, и там есть небольшое углубление в полу. Если начальник и заметит там воду, то не заподозрит ничего: не вытерла в ямке — и все.

А ему сейчас больше всего нужна вода. Уже несколько дней гестаповцы не дают ему ни капли воды. Только путешественники, которые долго блуждали в раскаленной пустыне, могли испытывать такие страшные мучения. Искалеченное тело жаждало влаги, каждый мускул кричал: «Воды! Воды!» И уж если такой человек, как Иван Кабушкин, бросался лизать вымытый пол, значит, муки были действительно нестерпимые.

Шуре Янулис написал:

«Дорогие!

Я жив и здоров. Прошу своих инициалов не ставить и меньше путаться с друзьями, учтите, что никакая дипломатия меня не спасет».

Это ответ на их хлопоты об освобождении с помощью следователя или адвоката. Теперь нужно предупредить относительно Толика Большого.

«Узнайте у Мар. Пет., отдала ли что-нибудь? Передайте, пусть сидит дома, язык за зубами и гонит в шею всяких «Т» и ему подобных и ни гвоздя не дает, а то они ей пастухов приведут, и для меня будет лишняя мука; и сама — ни с кем, это будет верней; и быстрей — выполнять мои просьбы. Пока собирались, и дела у меня стали хуже... Про себя пиши — говори «я», про нее — так про нее, а Мар. Пет — две кавычки » » — и все. Только поворачивайтесь быстрей, а она пусть просовывает под стык последней и предпоследней доски дверей».

Планы у него всегда рождались мгновенно, как молнии. Он сделал вывод, что чем более смелым и дерзким будет план, тем больше шансов на успех. Нужно ошеломить врага неожиданностью.

Взял еще один листок бумаги и, внимательно присматриваясь — в камере было совсем темно, — дописал:

«Прошу убедительно подобрать такой ключик. Он плоский, от наших стандартных замочков. Форма...»

Дальше нарисовал форму ключа.

А на третьем листочке уже каракулями сообщил: «...Дальше я подслушал: дезертир Вайчковский из Заславского района здесь продает. Жму руку».

Думал, что на первый раз хватит. Но вдруг появилась новая идея: «И еще прошу убедительно прислать крестик на шею, обязательно. Попробую святым быть перед дьяволом. Простите, пишу почти в темноте».

На следующий день Фрида зашла в камеру, когда начальник стоял около двери. Она начала не торопясь мыть пол. До нар и не дотрагивалась. А как только начальник повернулся к столу, быстренько сунула руку под подушку. Записки в одно мгновение оказались у нее за пазухой.

Девушка, будто ничего не случилось, продолжала мыть пол. Жан показал ей глазами на ямку около нар и облизал губы. Она поняла. Вымыла ямку и плеснула туда воды, а сама занялась нарами.

Впервые за пять дней ощутил он на своих губах влагу. Горло судорожно сжималось, когда он, задыхаясь, вылизывал воду на полу.

Улучив момент, Фрида передала ему плитку шоколада, кусок хлеба. Это было большим событием в тюремной жизни Жана. Теперь его друзья не дадут ему умереть от голода и жажды.

Фрида сообщила ему запиской, что начальник часто оставляет ее одну, иногда запирает коридор, где находится его камера, а иногда и не запирает, и она остается одна полной хозяйкой.

Так было и в тот день.

— Ну, Фрида, оставайся здесь и смотри, чтоб все хорошо было, а я пойду в баню, — сказал начальник. — Скоро приду.

— Не беспокойтесь, пан начальник, все будет в порядке.

— Я надеюсь на тебя, Фрида...

И посмотрел на нее масляными глазами. Он, заметно было, ухаживал за ней, и только, видно, страх перед начальством заставлял его сдерживать свои порывы.

Оставшись одна, Фрида написала об этом Жану. И просунула записку в щель. Если бы заранее были подготовлены ключ и соответствующая одежда, она спокойно могла бы выпустить его из камеры, дать переодеться в одежду рабочего и провести в толпу евреев, занятых какой-то работой в подвале.

«Только арестованные фашисты мешают, — сообщала она Жану. — Их тут девять. Мне нужно выбрать момент, когда их здесь не будет, а то услышат, что я отпираю твою камеру, и начнут шуметь. А может быть, они договорились с начальником и нарочно оставляют меня одну, чтобы проверить, словить...»