Леонид Зуров - Иван-да-марья

У меня же начали слипаться глаза, и я чувствовал, что представить себе Москву не могу. Я еще нигде не бывал, никуда не выезжал из нашего города, но погодите, думал я, вот потом и я поеду учиться туда и сам все увижу.

— Ты нас слушаешь или спишь? — спросила меня Кира.

— Слушаю, но многого не понимаю.

— Потом и ты, может быть, меня поймешь, — сказал брат, — жизнь сложная, мой дружок.

— И я, знаешь, — сказал я маме, — потом туда поеду.

— Знаешь что, — сказала она, — шел бы ты спать.

Но я не хотел уходить.

Вечер был тихий, когда разговор прерывался, наступала какая-то тишина, я бы сказал — сердечная. Мы на крыльце, сад тих, да и город тих, а наш старый, деревянный, ветхий, уже посеребренный временем дом так обогрет за день солнцем, такой он был свой. Как хорошо, прислушиваясь к беседе, думал я, — вот Ваня, и мама тут, и Кира здесь среди нас, и сердцу становилось тепло. Вот так бы навсегда остаться всем вместе и слушать, прикорнув у материнского плеча, между мамой и братом. Глаза у меня начали слипаться, и я, чувствуя во всем теле приятную, но расслабляющую усталость, хотел бы прилечь, положив голову кому-нибудь на плечо или на колени.

— Да ведь ты засыпаешь, — сказала Кира, которая сидела рядом со мной.

— Нет, — ответил я, пытаясь раскрыть пошире глаза. — Я немного еще посижу.

— Вечером его не уложить, — сказала Зоя, — а утром не добудиться.

— Который час?

— Поздно.

— Шел бы ты, Фединька, спать. За день-то небось набегался, а там тебе в отцовском кабинете Ириша на кожаном диване постелила.

Я вспомнил, что должен уступить комнату брату, но идти в кабинет мне не особенно-то хотелось.

— Ну, поднимайся, поднимайся, — сказала мама.

Я встал, задержался было на веранде, послушал, но усталость была сильнее меня.

Проснувшись утром в полутемной комнате, я почему-то решил, что еще очень рано. Не зная, что Ириша по маминой просьбе вчера вечером тихо прикрыла ставни, я снова заснул, а когда проснулся, то заметил, что сильное солнце проникает через ставни. Этой комнаты я не любил, с нею была связана долгая болезнь отца, а до того — объяснения, когда отец был раздражен и вызывал меня, я стоял у стола, а он меня отчитывал. Окна выходили на улицу, а не в сад, в доме было тихо, и голова у меня немного болела — не знаю, может быть, ее напекло за день солнцем. Как же это случилось, что я проспал, а хотел, как и вчера утром, первым увидеть брата. Я быстро оделся, умылся, заглянул в его комнату — брата не было, все было убрано, чисто, постель на походной койке он сам застелил. Когда я вышел на веранду, то сидевшая за столом Зоя сказала:

— Здравствуй, тетя Соня.

— Где мама, Кира и Ваня?

— Мама у Зазулина. Все давно уже отпили чай.

— А где Ваня?

— Ты бы еще дольше спал, — весело ответила она, — они с Кирой отправились в город за покупками, и он обещал показать Кире собор.

Сестра чистила землянику, пальцы у нее были в ягодном соке. Несмотря на то, что Кира ушла в город с братом, чувствовала она себя отлично, ее волосы золотились на солнце, и уже перебранная земляника, засыпанная сахарным песком, была выставлена на блюде на перилах.

— Но почему же ты меня не разбудила? — наливая чай, обиженно сказал я.

— На этот раз я не виновата, — мягко ответила она, — это мама сказала: он еще очень худ, идет в рост, за вчерашний день устал. Пусть сегодня утром подольше поспит.

— Вот, вот, — начал я, — и ты хороша. Ваня приехал, а я — пусть поспит. Не надо его будить, он растет. Спасибо. Вот так и всегда, а я не ребенок.

— Мы все говорили вполголоса и ходили на цыпочках. Кто же виноват, что ты такой соня.

Что на это сказать — я проспал и досадовал. Вот теперь, подумал я, они в городе, а я остался вдвоем с Зоей. Вечером мне не удалось поговорить с братом, и я дорого бы дал за то, чтоб очутиться с ними в городе. Сестра, оставшись чистить принесенные Иришей с базара ягоды, была в отличном настроении и даже тихо что-то напевала.

— На что ты злишься, — сказала она, — хочешь земляники? Тут на блюдечке помятая.

Это предложение обидело меня еще больше.

— Не хочу, пожалуйста, ешь сама.

А сестра как ни в чем не бывало, пока я пил чай, говорила:

— Разговорились мы после твоего ухода. Мама ушла, а мы с Ваней расстаться не могли, запоздно засиделись, пошли к беседке и сидели бы на крыльце до зари, если бы мама нас всех спать не погнала. Ваня нам о своей жизни много рассказывал, о характерах молодых юнкеров. А Кире рассказывал о городе и обещал показать собор и свой корпус. Передай мне пакет сахарного песку.