Леонид Зуров - Иван-да-марья

— Но почему же мужской обязательно должен быть золотой? И отчего родилось такое название? — подумав и помолчав, спросила Кира брата.

— Не могу знать, Кира Сергеевна.

— Как жаль, что ты деда не спросил.

— Почему Ваня должен был спрашивать? А ты о чем думала, спросила бы сама, а то ты теперь начнешь все время спорить.

— Да, теперь не вернешься. Да что гадать! Знаешь, — признавалась сестра Кире, — я и не заметила, как далеко мы ушли.

— Ты столько съела меда, а он разморил.

Оказалось, что до места, где была оставлена лодка, не так-то легко добраться. Наконец мы боровой тропинкой дошли до берега, Кира с сестрой съехали вниз с помощью брата и моей, вытряхнув потом песок из туфель, и, когда мы спустились к реке, сели в лодку, достали весла, спрятанные под корнями сосны, вздохнули свободно, и никто уже не порывался захватить весла.

Брат греб тихо, даже весла, иногда перевертывая, клал лопастями на воду, и они по ней скользили, а иногда приподнимал их, с них срывались капли, — и блаженство охватило нас, мы спускались вниз, и река нас несла. Брат, вынув плоский серебристый портсигар с оранжевым шнуром, закурил, а Кира разбирала цветы, увядшие и слабенькие бросала в воду, и они плыли, но отставали, и в лодке о цветах разговор продолжался.

— Иван-да-марья, — отдыхая, говорила Зоя, — мы с Федей всю дорогу спорили, почему эту траву так назвали и что это значит. И как это мы не догадались деда поподробнее расспросить.

— Ириша все знает, — сказал я сестре, успокоившись.

— Правда, — сказала Кира, — когда вернемся, первым делом у Ириши спрошу.

Брат молча курил. Мы не знали, о чем они с Кирой говорили без нас.

— А ты о чем думаешь? — спросила его Зоя.

— Я в детстве в людской от баб слышал, — ответил брат, — когда ты, Зоя, была совсем мала, а Феди еще не было на свете, что с этой травой связано какое-то предание. Не помню, Кира Сергеевна, теперь — не то это сказка, не то старинное предание о брате и сестрице. Что-то вот такое: в некотором царстве, в незнаемом государстве жил-был брат Иванушка и была у него сестрица Марьюшка.

— Аленушка, — прервала его сестра. — Ваня, ты путаешь.

— Иван да Марья.

— Первый раз слышу, а я наслушалась сказок. Иван да Марья? Нет, — сказала, вспоминая, сестра, — ты с Аленушкой путаешь.

— Иван да Марья, — продолжал вспоминать брат, — не то были муж и жена, а не то брат с сестрицей, и будто бы, не зная того, они повенчались. А честно сказать, я и не помню, как там дело было, мне тогда было пять лет. Но странно, Кира Сергеевна, мне почему-то кажется, что это была не сказка, а предание.

— Я бы так хотела, — сказала Кира, — эту сказку или предание от кого-то услышать.

Она слушала и смотрела на речную гладь, чисто отражающую боровой берег. Кира внимательно перебирала цветы: сначала бессмертники, а потом и нарванную траву — как будто они были живые существа, столько внимания и нежности у нее было в пальцах рук. Она бросала в воду выгоревшие и торопливо нарванные мною васильки, и они уплывали, а трава была спрятана в корме, и стебли обернуты мокрым влажным платком. О чем-то думая, она слушала что-то в себе, брат едва касался веслами воды, и мы с Зоей присмирели и, прислушиваясь к тишине, замолчали.

Мне почему-то стало очень печально, хотя и спокойно на душе — оттого ли, что все уже осталось там, позади, — я все оглядывался, уж очень было тут хорошо, и смотрел, как от весел закручиваются, отходя, воронки.

Помню, брат спросил:

— Как, Кира Сергеевна, вы хотите — сразу же отправиться к пристани?

— Нет, — ответила она, — побудем еще несколько минут здесь, на реке, не надо спешить, пусть наш день навсегда таким и останется, как-то даже не хочется сегодня никого видеть. Здесь так хорошо.

Мы пробыли на Черехе до прибытия парохода. На пристани на этот раз было многолюдно, день был субботний: молодежь, дачники, светлые платья барышень, Савельев с теннисными ракетками во всем белом и с ним рыженькая, необычайно говорливая гимназическая подруга сестры. Пока мы с братом сдавали лодку, Зое пришлось с ней объясняться, а Кира, не поднимаясь наверх, ожидала нас на полпути и как бы под нашей охраной.

— Ну вот, — сказала Зоя, — и смертельная обида, они страшно обиделись, что не заглянули к ним на обратном пути, не вернулись раньше, и они решили, что всему виною приехавший брат и Кира.

Когда я поднялся, брат уже купил билеты и передал их Зое, а сам увел Киру, потому что она ему сказала:

— Не переношу объяснений.