Богдан Сушинский - Костры Фламандии

Пользуясь данной ему властью гонца и офицера личной охраны короля, а также старшего по чину, ротмистр даже приказал поручику следовать вместе с Хмельницким до Брацлава. Чтобы оберегать его от разъездов, которые еще не успели оповестить, что приказ об аресте отменяется.

Но это уже было слишком. Здесь ротмистр переиграл. Правда, прямо отказаться Ковальчик не посмел, но желания войти со своими драгунами в состав охраны опального полковника тоже не изъявил, сославшись при этом на кучу всяческих причин.

К счастью поручика, самого Хмельницкого его участие в походе тоже не устраивало. Улучив момент, генеральный писарь спасительно шепнул Ковальчику, чтобы тот собирал своих драгунов и немедленно уезжал. Ротмистру же, чтобы не расстраивать его, будет сказано, что на рассвете драгуны присоединятся к нему у корчмы, на дороге, ведущей в сторону Львова.

– Вы и так потеряли слишком много времени, – посочувствовал ему Хмельницкий. – А охрана у меня достаточно надежная. Тем более что скоро мы вступим в казачьи провинции, где живет много моих друзей-шляхтичей, так что там будет полегче.

– Да и польские разъезды уже предупреждены, – охотно поддержал его поручик. – Ротмистр сам заверил нас в этом.

– Вот видите, как мило все разрешилось, – натянуто улыбнулся Хмельницкий.

Разговор был завершен, однако поручик еще несколько мгновений постоял в задумчивом молчании, а затем неожиданно произнес:

– Честно говоря, господин полковник, я сомневаюсь в том, что король передавал через поручика Кржижевского – пусть даже офицера личной гвардии коронного гетмана – что-либо такое, что касается вашей персоны.

– Но есть ли у вас для этого основания?

– Есть, господин полковник, есть. В этой истории с вашим «предательством» много чего такого, – повертел он рукой, – неясного.

– Что же, по вашему предположению, происходит на самом деле?

– Скорее всего, его величество просто не захотел идти против воли гетмана и решил пожертвовать вами ради примирения с настроенной против казаков шляхтой, – поразила полковника откровенность драгуна. – Но я слышал от ротмистра то, что слышал. Мои солдаты, граф Кржижевский, и вы, пан полковник, тому свидетели.

– Причем надежные свидетели, в этом, поручик, можете не сомневаться.

– Я не хочу, чтобы арест генерального писаря реестровцев, прославившегося в войне с турками на Днестре, а теперь еще и ставшего известным по переговорам во Франции, оказался на моей совести. Пусть Господь благословляет руку вашу, как саблю державную, впрочем, как и саму вашу саблю. И на этом наши пути расходятся.

Прежде чем выйти за ворота, поручик объяснил ситуацию своим драгунам, явно рассчитывая на то, что в нужный момент все они засвидетельствуют приезд из Кракова гонца-ротмистра, ослушаться которого он, поручик, не посмел.

Но солдаты и не пытались вникать в подробности. Они рады были поскорее вырваться из этого странного плена, в который попали без боя, на своей войны не ведавшей земле, и из которого желательно было бы вернуться без ран и потерь. Такой исход этой странной истории их вполне устраивал.

Корабли медленно прошли канал, врезались в тихий лунный плес залива и, выстраиваясь веером, начали приближаться к предместьям Дюнкерка.

Охваченный предутренней усталостью город тем не менее спал настороженно, напоминая огромный военный лагерь, готовый подхватиться по первому оклику часового. А подхватившись, растормошить тех, что засели за мощными крепостными стенами, возвышающимися над заливом, городом и портом. [22] Здесь воспроизводятся исторические события. Именно таким образом, прорвавшись – после боя с испанскими сторожевиками – по каналу, мимо занятого испанцами форта, украинские казаки под командованием Ивана Сирко оказались под стенами Дюнкерка. Они взяли город и крепость с первого штурма, хотя до этого французская армия под командованием принца де Конде, по некоторым французским источникам, пять раз безуспешно штурмовала стены крепости.

Однако часовые молчали. Слишком уж мирной выглядела входившая в залив эскадра, которая к тому же не спешила к причалам, а дрейфовала, словно собиралась поразить проснувшихся горожан парусным убранством своих мачт.

– Если и высадка произойдет так же незаметно, мы действительно возьмем эту крепость еще до рассвета, – негромко говорил Гяур, не отрываясь от подзорной трубы. Глаза его едва различали очертания строений, но этого было вполне достаточно, чтобы убедиться: на причалах и припортовых улочках никаких войск пока что нет.