Богдан Сушинский - Костры Фламандии

Однако припадать к земле уже было поздно. Взлетев на передок экипажа, татарин развернул его с такой резкостью, что чуть было не перевернул, и погнал лошадей в сторону Дюнкерка.

– Что же ты до сих пор молчала об этом, Власта?! – крикнул он, держась рядом с приоткрытой дверцей экипажа, которую девушка придерживала рукой, словно ожидала, что князь захочет оставить седло и присоединиться к ней.

– Извини, я иногда забываю, что то, что известно мне, не всегда известно окружающим, – спокойно просветила его провидица.

– Понимаю, ты тоже имеешь право кое-что забывать, – с явной укоризной молвил Гяур. – Но только не в тех случаях, когда рядом наши враги.

– Э-э, постойте, мой храбрый полковник! А почему на сей раз вы в очередной раз не потребовали, чтобы я прекратила «бредить»?

Как только экипаж провидицы поднялся на возвышенность, Гяур чуть приотстал от него и в течение нескольких минут гарцевал на своем Роздане, осматривая окрестности. Просто взять и отмахнуться от предсказания Власты князь уже не решался. Но в то же время колкое замечание провидицы явно задело его самолюбие. Хотя и понимал, что девушка права: действительно, в этот раз подвергнуть ее слова сомнению он почему-то не решился. Уж не от страха ли?

Другое дело, что даже отсюда, с достаточно высокого холма, ничего такого, что предвещало бы приближение врага, он так и не заметил. В городе тоже, очевидно, ничего не подозревали. Полковник видел французских солдат, прогуливавшихся с подругами по лужку недалеко от валов. Видел новобранцев, которые с самого утра, под присмотром опытных кавалеристов, занимались боевой вольтижировкой [33] В кавалерийских частях в систему вольтижировки входили всевозможные гимнастические упражнения и сабельные приемы, позволявшие отрабатывать основы поведения воина во время конного боя. на своих пока еще плохо объезженных лошадях. Словом, и крепость, и расположенный к северо-востоку от него небольшой город по-прежнему казались мирными и разгульно безмятежными.

«Так, может, предупредить? – мелькнуло в сознании Гяура. – Но на что сослаться? На пророчество? Засмеют. И кого предупреждать, полупьяных привратников?»

При выезде на дорогу, ведущую к крепости с юго-запада, им пришлось несколько минут подождать, пропуская эскадрон французских кирасир. Французы, казалось, все, как один, были полупьяны и беспечны. Бокового охранения у них не наблюдалось. Разведчики местность не осматривали.

Единственное, что их заинтересовало – черноволосая, смуглолицая девушка, выглядывавшая из экипажа, на передке которого восседал широкоскулый, со старательно выбритой головой, кучер-татарин. При этом никакого внимания на сопровождавшего экипаж офицера, одетого в мундир неизвестной армии, кавалеристы не обращали. Словно его и не существовало.

Куда больше заинтересовало их то, что командир эскадрона, пытавшийся приблизиться к девушке и лично засвидетельствовать свое почтение «лучезарной мадемуазель», был выбит из седла собственным взбесившимся конем и под дикое ржание лошадей и наездников скатился чуть ли не под ноги лошадям, запряженным в экипаж.

– Взгляните, при виде этой красавицы даже жеребцы начинают беситься! – прокомментировал конфуз своего командира могучий рыжеусый лейтенант. – Среди местных дам такой колдовской красотки припомнить я что-то не могу.

– Потому что таких обычно вздергивают по суду инквизиции! – зло прокричал командир эскадрона, с трудом поднимаясь с земли.

Подождав, пока уляжется пыль и утихнет ржание уставших кирасирских коней, экипаж и Гяур наконец смогли выехать на дорогу. Однако, не проехав и полмили, Власта вновь приказала Кара-Батыру остановиться. Приблизившись к ней, Гяур вначале взглянул на видневшийся впереди, между двумя охранявшими дорогу холмами, пост французов. Однако Власта смотрела не на солдат, а на небольшую рощицу, раскинувшуюся на склоне возвышенности, что змеей извивалась слева от дороги.

Переведя взгляд туда же, полковник заметил в глубине негустой рощицы тело повешенного. Чуть ближе к дороге, у кустарника, лежало тело еще одного человека, которого солдаты, очевидно, зарубили. А на редколесье между ними мирно паслась так и не выпряженная из убогого старого экипажа пара лебедино-белых лошадей.

Власта не произнесла ни слова. Да в этом и не было необходимости. Гяур и так понял, какими словами девушка могла наказать его за то, что не поверил в страшное предсказание на брачном ложе под кроной столетнего дуба.