Николай Серов - Комбат

Первое, что у него невольно вырвалось, когда он узнал об этом, было:

— Почему мне? Что я хуже других, что ли? Командир полка недовольно поглядел на него и сказал:

— Вот этого я за тобой не знал. Есть два сорта людей: чистоплюи и чистоплотные, слыхал?

— Да.

— Так вот чистоплюйства я за тобой не замечал и, признаюсь, не терплю его. Чистоплюй, он чистенький оттого, что грязи боится, брезгует ею. Чистенький, пока вокруг него да за ним подчас другие убирают. А ну как одни чистоплюи кругом заведутся, что будет? О грязь им ручки марать неохота, а грязь, она ведь бывает — куда от нее денешься? Ты чего же это к штрафникам так, а? Ведь они отсидят свой срок и, может, с тобой рядом не один жить будет. Между прочим, они сами на фронт пошли — добровольцы. Конечно, не сахар, но на то и мы, чтобы и солдат хороших, и людей из них делать. Понял?

— Так точно, понял, — уже устыдившись своих слов, ответил Тарасов. Слова невольной обиды оттого, что ему дают роту таких людей, вырвались у Тарасова от крепко сидевшего в нем презрения к хулиганам, ворам и прочей подобного сорта публике.

Теперь вот пришлось смотреть на этих людей иначе: Надо было делать из них и солдат, и граждан, как он, Тарасов, понимал это.

Буквально день на третий после прибытия этой роты из батальонного продсклада пропали мясные консервы. Банки от них нашли в расположении третьей роты. Гнев охватил комбата. Каждый кусок хлеба был на счету, и вдруг этот случай.

— Подлецы, подонки! — бушевал он.

Но когда поспало с души, понял, что кричать проку мало. Ротным у штрафников был пожилой старший лейтенант Волков, человек выдержанный, грамотный, коренной ленинградец. Посоветовались, собрали из всех отделений по человеку, и Тарасов сказал:

— Вот что, други, у нас порядок такой: что есть, то вместе, а чего нет— тоже пополам. Кто-то из вашей роты оставил батальон без мяса, это все слышали. Я ваш командир, а не сыщик и искать не стану, но и остальным по вашей милости страдать не позволю. Покроете краденое из своих пайков. Вопросы есть?

Вопросов не было, не нашлось и желавших сказать что-то. Так молча и разошлись. Но через день в батальонную санчасть принесли из роты троих избитых бойцов. Побили их сильно, однако все трое отрицали это. Говорили, что на строительстве дотов придавило бревном, упали неловко. После выздоровления все трое пришли к Тарасову.

— Ну что скажете? — спросил он не очень-то ласково.

— Хотим проситься в другое место.

— Вот как, — насмешливо проговорил Тарасов. — Блудливы, значит, как кошки, а трусливы, как зайцы.

— Товарищ!.. — повысил было голос один, но Тарасов гневно оборвал:

— Молчать! Вы что, забыли, где находитесь? Так я вам это объясню, если надо! И не стройте из себя святош, а из меня дурачка.

Несколько минут он стоял, обуздывая себя, когда же нашел силы говорить дальше, спросил:

— Деревенские?

— А что?

— Надо отвечать, когда вас командир спрашивает, а не чтокать.

— Я деревенский, — ответил один.

— А не слыхивал, на гулянке у вас такое вот не певали: „Не скулите, супостаты, мы на суд не подадим, мы своим судом рассудим, а потом уж поглядим“?

Все трое переглянулись.

— Идите в роту. Раз уж зашиблись на работе и теперь поправились, чего же еще? Да при случае, если, конечно, придется, скажите каждому — мне надо, чтобы все, кто раньше на руку грешил, не только поняли, но и мыслить иначе не могли: что не твое, то чужое, а что общее, то особенно дорого. И неважно, где оно лежит: близко, далеко, у своих, у чужих. Чтобы ни-ни. Руки даны нам работать и винтовку держать, а не человека позорить. Все, идите.

— Спасибо!

— Это еще за что? — удивился Тарасов.

— Да уж то наше дело, за что, спасибо и все.

Тарасов понял, что они просили перевод не оттого, что боялись вернуться в роту, а оттого, что боялись следствия и суда.

Вместе с такими вот делишками были в роте настоящие дела. Однажды противник вдруг атаковал один из взводов роты, оборонявших важную высоту. Штрафники сидели, будто их и нет. И вдруг кинулись в контратаку, да так, что гнали фашистов не только со своей сопки, но и ворвались на занятую врагом сопку. Разметав и перебив всех, кто там был, укрепились на ней, и противник не мог выбить их оттуда. Все это произошло так внезапно, что даже ротный только и мог доложить Тарасову:

— Мои захватили высоту „Круглая“.

— Как захватили? — даже не поверил Тарасов.

— Да так вот, захватили и все. Отбивают контратаки противника.

Только прибыв на место, Тарасов узнал, как было дело. Когда докладывал майору, тот, довольный, ответил: