Константин Лапин - Подснежник на бруствере

Сделав минутный перерыв, еще раз проверила расстояние до цели. Точно: четыреста метров! Для проверки заглянула в таблицу в снайперской книжке, установила поправку в прицеле на ветер. Снова глаз у окуляра, палец на курке…

В бойнице тень. Вот он, вражеский наблюдатель! Гитлеровец, видно, уверен в своей неуязвимости. Не мешкать, ведь цель появляется на секунду, на доли секунды! Затаив дыхание, плавно нажимаю спусковой крючок. Еще не отгремел гром выстрела, а голова в бойнице медленно — слишком медленно для живого — оседает… Есть, второй!

— На двух гадов меньше! — сообщаю подругам, вернувшись вечером в землянку. Стараюсь говорить как можно спокойнее, а хочется кричать во весь голос…

Меня окружают, целуют, тормошат. Меткому выстрелу все рады. Только Зоя непривычно молчалива да Сашенька, всегда веселая, оживленная, забилась в угол и смотрит перед собой, кусая губы. Клавдия Прядко подсела к ней, обняла, что-то шепчет подруге на ухо…

Завтра надо написать домой. Мама, придя с работы, побежит с письмом к соседке, прослезится, задумается о своей дочке… И в снайперскую школу напишу. Надо ж доложиться взводному командиру лейтенанту Алмазову, что боевой счет открыт.

Взволнованная событиями прошедшего дня, я долго не могла уснуть. Девчата затихли, коптилка еле мигает, а я лежу с открытыми глазами. Вспоминаются мама, родная Пермь, снайперское учение…

Детство я провела на селе. Отец умер рано, мы с мамой жили в большой дружной семье дяди Васи. Это был любимый брат отца Василий Андриянович Макаров.

Высокого роста, широкий в плечах, дядя отличался поистине медвежьей силой и удивительной добротой, нередкой в больших, сильных людях. Он был одним из первых организаторов колхозов на Урале, из бригадиров выдвинулся в председатели, затем возглавил Лядовский сельсовет. Жил скромно, сколько помню его — всегда носил выгоревший на солнце, линялый от дождей хлопчатобумажный костюм. Честный во всем, настоящий коммунист! И хороший отец, внимательный не только к своим детям, но и к племяннице.

Мне не было семнадцати, когда грянула война. О дальнейшей учебе — мечтала в геологический — пришлось забыть. Надо было работать. Устроилась на случайную для себя должность — секретарем Пермского народного суда.

С начала войны мама пошла на Мотовилиху. Родной мой Урал был в те дни грозной кузницей оружия. Мама тоже стала работать на оборону. Порою она, как и многие в то время, не уходила с завода по две и даже по три смены подряд.

В августе сорок первого призвали в армию дядю Васю. Прощаясь, он впервые заговорил со мной, как со взрослой:

— Если меня убьют, Любушка, — на войне всякое бывает, — не забывай наших, будь доброй сестрой моим детям!

На фронте дядя попал в артиллерию, писал бодрые письма: держитесь, тыловики, а боги войны не подведут!

Я и сама мечтала идти на фронт. Но кем? Медсестрой? Никогда не перевязывала раненых. Связисткой? Ничего не смыслю в связи. Поваром?.. О других воинских специальностях, которыми может овладеть девушка, я не имела понятия. Хотелось самой бить врага или находиться среди тех, кто сражается с фашистами.

Весной сорок второго года на Пермском стадионе по вечерам, после работы, собирались девушки. Занимались строем, изучали винтовку, стреляли в цель. Стала ходить на занятия и я. Мама печалилась: была бы парнем — понятное дело, но зачем винтовка девушке? Не ровен час и на войну пошлют.

— Да кто меня, такую маленькую, возьмет на фронт? — успокаивала я маму. — Разве что в тыловую часть, писарем.

Среди девушек, с которыми я вместе занималась на стадионе, прошел слух: лучших стрелков будут отбирать в снайперскую школу. Слово «снайпер» тогда мне было неизвестно, из кинофильмов и книжек о финской кампании я знала только о «кукушках». Такой оборот дела меня обрадовал, но маме не сказала ни слова: зачем огорчать до времени? Может, ничего еще и не выйдет.

Обучал нас опытный кадровый командир товарищ Башмак. Был он строг, но по пустякам не придирался, отлично знал и умел преподавать теорию стрелкового дела, а стрелял, как настоящий мастер. Работал на оборонном заводе и после смены учил нас стрелковому делу.

Когда мы впервые вышли на боевое стрельбище, со мною случился непонятный казус: никак не закрывался левый глаз. Стараюсь, аж слезы текут, а он не хочет закрываться, и все! Смотрю сразу двумя глазами, пули летят куда угодно, только не в мишень. Командир заметил мои мучения.