Константин Лапин - Подснежник на бруствере

Прядко не вмешивалась в прения. В самом конце собрания Клавдия взяла слово. Никто не знает, что ждет каждую из нас, сказала она, но всех нас вместе ждет Победа, которую мы завоевываем с оружием в руках. А будет Победа — будет и личное счастье.

— Любите, берегите друг друга, девушки! — закончила она. — И не жалейте себя, если подруга в беде.

Первой песней, которую мы вполголоса спели после собрания, была: «Если ранили друга — сумеет подруга врагам отомстить за него». Пою и думаю: а ведь сейчас в далеком тылу такие же девушки, как мы, закончив смену, с песней идут по домам. Может быть, с этой самой. Значит, о нас, обо мне поют. Как же мы, фронтовички, должны воевать, чтобы быть достойными этих вещих песен?!

До восхода солнца, ежась от утреннего холодка, пробираемся к своей ячейке. От обильной росы намокают голенища сапог. То я, то Зоя начинаем громко, с подвыванием зевать. Не потому, что не выспались, — это особая фронтовая зевота.

После ночного пулеметного огня на переднем крае тихо. Пропиликала что-то свое ранняя птаха и снова смолкла. С дальнего болота подала голос лягушка. Тихие, мирные звуки. И не подумаешь, что ты на передовой, что идет война.

Тайная тропка выводит сквозь кустарник к окопам первой линии. От бойниц отрываются пулеметчики. Серые, помятые бессонницей лица разглаживает довольная улыбка. Солдаты знают: скоро смена, они смогут уйти в тыл, поесть и отоспаться.

Привычно, как и вчера и позавчера, в прорезь бойницы осматриваем местность перед собой. Что изменилось за прошедшую ночь? Не появилось ли в поле зрения чего-нибудь нового? Каждый кустик, большой и малый, каждую кочку и камень подолгу изучаем: везде может притаиться враг. Вот будто привял кустик — не воткнул ли его в землю для маскировки немецкий снайпер или наблюдатель? В одном месте накидана свежая земля — может, рыли окоп?.. Подозрительные места изучаем в оптический прицел: без нужды утомлять зрение не стоит.

Убедившись, что на «нейтралке» никаких изменений не произошло, переносим наблюдение на окопы вражеского боевого охранения, на весь передний край противника. Почему без ветра колыхнулась ветка? Что блеснуло в траве? Кто вспугнул стаю ворон, с карканьем взлетевших над стогом сена?.. Ничто не ускользает от внимательного глаза, все берется на заметку…

Проголодавшись, открываем ножом «второй фронт» — так армейские остряки прозвали банки американской тушенки. К слову сказать, солдаты предпочитали лежалым заморским консервам наше украинское сало с черным хлебом и цибулей.

Пошли дни, потянулись недели, в течение которых мы не делали ни одного выстрела. Значит, приучили гитлеровцев зарываться кротами в землю, по-мышиному быстро шмыгать между кустами. В долгие тихие часы усталость камнем клонила голову к земле, винтовка тяжелела. На обратном пути никого не хотелось видеть — только бы скорее залечь на нары.

Зато после меткого выстрела идешь — и будто на крыльях несет тебя, винтовка кажется пушинкой, встречные бойцы, без слов понимая твое состояние, поздравляют с успехом. Каждый знает: одним гитлеровцем меньше — на шаг, на час ближе Победа. Списан со счета немецкий снайпер, пулеметчик, наблюдатель — значит сохранена жизнь десяткам наших воинов.

— А ну, кто сегодня именинница? — с порога спрашивает капитан Рыбин, заглянув с замполитом к нам вечерком. Комбат награждает виновницу торжества печеньем или конфетами из своего офицерского доппайка, та делится с подругами.

В честь удачливого снайпера хор исполняет величальную. Сам Рыбин так распоется, такую отобьет чечетку на земляном полу, что покажется, будто находишься на уральской вечерочке. А Булавин не всегда решался петь, чаще помалкивал, слушая певцов. Зоя Бычкова, перехватив взгляд замполита, спросила как-то:

— Что вы, товарищ капитан, такой грустный, когда к нам приходите? Иль не весело у нас, не нравится?

— Очень даже весело у вас, Зоя, все мне здесь по душе. А грустный я потому, что… — Он вздохнул, вставая. — Прошла, отшумела моя молодость, Зоюшка, а когда — и сам не заметил. Идем, что ли, Петр Алексеевич?

В окопах Булавин был совсем другим — уверенным, сильным, наполненным неуемной энергией. Солдаты собирались возле замполита и, сидя на корточках, с винтовками между колен, тянули руки к его неистощимому кисету. Булавин курил мало, поэтому у него всегда был НЗ. После крепкой махры легкий офицерский табачок казался вдвойне сладким.